|
Блатной музыкой обычно пренебрегает, имеет высшее техническое образование и диплом торгового техникума, которым гордится, потому что учился в нем на одном курсе с вором в законе и ныне весьма известным в политике человеком, не буду называть его имени, дабы не оскорблять твои верноподданнические чувства. И сам он человек, понятно, известный, охрана у него на второй машине ездит, бычки будь здоров. Но к бабе этой, Марии Ивановне, любовнице своей, он приезжает один, в парике и не на своем любимом синем джипе, а, стыдно сказать, на "копейке". Приезжает в пятницу – если не праздник – и всегда с Марьей Ивановной, и всегда к половине восьмого. Уезжает между девятью и десятью, когда выпивший, когда трезвый. Наехать на него можно только во время этих визитов. В другое время бесполезняк – такие ребята вокруг него, никакого ОМОНа не хватит. Что еще? Что психованный он, говорил?
Смирнов кивнул. – А, вот еще что! – вспомнил бандит. – Он на погоду плохо реагирует. Как антициклон идет, так он совсем борзеет, на людей бросается. Однажды ночью, в каком-то крутом ресторане, ему не понравились круглые уши официанта, так он их вилкой истыкал. Заставил охранников оттянуть их в сторону, облил сметаной и, дико хихикая, тыкал, как в пельмени. А потом приказал принести ножницы и по краям обрезал. А супругу, ухохочешься, нет, не супругу, а ее бедную задницу, так в унитаз загнал, что службу спасения с кувалдами вызывать пришлось. Через полтора часа, когда он отошел и делами занялся. А так ничего, компанейский мужик, на храмы, мечети и даже синагоги жертвует, спичечные этикетки коллекционирует, амулеты разные... Вот, пожалуй, и все. – Достаточно, – задумчиво проговорил Смирнов. – Кажется, из всего этого можно кое-что выжать... – Двери у нее железные, двойные. И не подорвешь их, я уже говорил. Лестничную площадку разнесет, а их, может быть, только поцарапает. – Знаю... – А в подъезде или где-нибудь еще его гасить жалко... Денежки тогда при его бабе останутся. – Так ты же говорил, что они вдвоем с Марьей Ивановной всегда приходят? – Понимаешь, вдвоем-то вдвоем, но сначала она поднимается в квартиру, потом, минут через пять – он. И всегда после ее звонка по сотовому. – Да, жалко будет денег... – согласился Смирнов, принявшись задумчиво рассматривать ногти. Шурик смотрел на ушедшего в мысли Евгения Александровича некоторое время, затем кашлянул и спросил: – Так ты из-за женщины своей его доставать будешь или из-за денег? Скажи, мне интересно. – Спирт будешь? – спросил его Смирнов. Шурик понял, о чем только что напряженно размышлял его визави. – Давай. Может, не так ныть будет. – А что, болит? – Еще как! – Разбавленный будешь? – Естественно. Смирнов сходил на кухню, принес два стограммовых пузырька брынцаловского разлива ("Только для наружного применения!") и две зеленых эмалированных кружки. – С полевых времен их берегу, – разливая спирт, кивнул он на них. – Я геолог, пятнадцать лет по горам-пустыням лазил и из таких вот кружек пил. Ну, давай за успех нашего совершенно безнадежного предприятия! И выцедил спирт мелкими глотками. Поставив кружку, спросил: – А ты чего не пьешь? – Разбавить бы надо... – А... Извини, забыл. По мне – это барство. Сейчас воду принесу. – И закусить чего-нибудь... – Ну, ты даешь... Разбавить, закусить... Сразу видно – городской человечек. Смирнова развезло, и он куражился. Он забыл, что разговаривает с человеком, изнасиловавшим его будущую жену. |
