Шура смешался. Смирнов понял, что его захмелевший собеседник чуть не сказал то, что ему, Смирнову, знать не положено. Но виду не подал.

– Он знал, что там Юлия отдыхает, – продолжил Стылый, зевнув напоказ. – Ну, я переменил личность и полетел.

– У тебя здорово получается. Осанка – и та другая.

– Осанка в деле перевоплощения – это самое главное. А усы, парик – это так, штрихи. В обычной жизни я нарочно сутулюсь, чтобы...

– Так как все было? – перебил Евгений Александрович разговорившегося апологета Шерлока Холмса.

– Витька Соболев по бабам специалист. Они от одного его вида дышат на десять процентов чаще. И меняют прокладки каждые четверть часа. Нашел я их в старом городе, в рыбном ресторанчике. Она – красавица писанная, волосы длинные рыжие, личико загорелое, но в самый раз, глаз, короче, не отведешь. Ну, устроился я подальше, немца начал из себя изображать – язык знаю не хуже Владимира Владимировича. А они – хиханьки-хахоньки, ля-ля-тополя. Глаза загадочные... Уславливались ночью нырять с аквалангами. Соболев говорил, что это незабываемое занятие – плавать лунной ночью среди кораллов и спящих рыб. Юлия вообще раскраснелась, взгляд затуманился, смотрит на него сквозь ресницы длиннющие, а ручкой в сумочке пре... ну, в общем, что-то типа прокладок нащупывает. А Соболев, уважаю, умный был парень, говорит примерно следующее:

– А давайте, милая Юлечка, свидание под водой устроим? Под фонарем? Я приду, вернее, приплыву с цветами и буду плавать взад-вперед нетерпеливо, на часы поглядывая. Вы опоздаете минут на десять, и явитесь как морская богиня, явитесь, и мы рука об руку поплывем смотреть кораллы. И может быть, среди них, причудливых, сказочных, вы скажете мне "Да" и сделаете меня счастливейшим на свете Ихтиандром...

– Если бы ты знал, как меня достаешь... – признался Смирнов, жалея, что вчера не взял больше вина.

– Что, Мария Ивановна слиняла? – вперился в него Шура понимающим взглядом.

– Нет, ты допрыгаешься...

– Ну ладно, ладно, больше не буду. Понимаешь, как только вспомню, как ты в моей заднице паяльником ковырялся, так меня и тянет какую-нибудь особенную гадость сказать.

– А ты забыл, за что я тебя паяльником зондировал? – набычился Евгений Александрович.

– Ну ладно, ладно, давай завяжем старое поминать, непродуктивно это. В общем, договорились они на рандеву в одиннадцать вечера у кораллового рифа, что наискосок от пирса. Потом ты позвонил, она в туалет сразу убежала, чтобы, значит, Витька не слышал. Вернулась, вся улыбчивая – ты, небось, ей про любовь говорил, уговорила здоровущего омара и пошла в обнимку с Соболевым к отелю. В фойе он предложил к нему в отель ехать, ананасы с шампанским на широкой его кровати кушать, но Юлия отказалась, хотя и пьяненькая была. "Что ты, милый, – сказала. – Я как-никак невеста, я другому отдана и буду век ему верна".

– Врешь.

– Вот те святой истинный крест! – перекрестился Стылый. – Я же тебя нарочно доставал, по злой памяти. Про презервативы и прочее выдумывал из жалкой мести. А Юлия, я видел, только о тебе и думает...

– Ну-ну. В сумочке она, конечно, не пакетик с презервативом нащупывала и не упаковку с прокладками, а мою фотографию...

– Не знаю, не видел. Когда я в номер ее пробрался, она уже спала. Я осторожно так таблеточку ей за щеку сунул, чтоб не подымалась до ночи, взял ее купальник, потом ноги, грудь в ванной побрил – себе, конечно, – Стылый поднял брючину, показывая гладкую лодыжку, на который шелковый платок никак не задержался бы, – и, поехал в город за рыжими волосами и аквалангом.