— Т-ты знаешь, что эти д-деньги к-колхозные? — снова поднял костыль Паралитик.

Он начал заикаться — худой признак. Напускает на себя бешенство или в самом деле начинает беситься? С ним даже припадки бывают… Вот сейчас-то и начиналось самое страшное. Сейчас-то всего труднее удержаться в характере. Сейчас всего труднее…

Толька удержался.

— Деньги касанули зря! Почти половину отдали ему! — мотнул головой Толя в сторону Деменкова. — Это колхоз, по-вашему? Колхоз? Зря касанули деньги, и все!

Лишь до предела напряженные детдомовцы могли уловить чуть заметную уступку в голосе Толи. И еще уступка была в том, что он употребил блатное слово, а надо бы «ученое». Он знает их дополна. И глаза Толька опустил, на руки глянул. Правда, тут же поднял их, сощурился, но все уже заметили, что он «раскололся», и потому Паралитик изо всей силы пхнул его костылем.

В стену влип Толька.

— Деньги на кон, отец дьякон! — грозно ощерился Паралитик.

Но и Толька тоже был не из таковских. Тоже имел детдомовский нюх. Он чутливо ухватил — гнев Паралитика еще не в полном накале и с ним еще можно «толковать», а там уж что будет.

Толя коротким ударом отшиб костыль Паралитика. Качнулся Паралитик, не удержался на костыле, повалился на ребят, сидевших на кровати. Пока Паралитик не вскочил, пока не кинул опору свою — костыль под мышку, а беспомощно трепыхался, Толька стоял над ним сверху, зло выпаливал слова, припасенные им специально для такого момента.

— Деньги не отдам! Режьте на куски — не отдам! За эти деньги… Нам забава! А ребятишки? Чтоб как мы! Как Гошка! — выкрикнув про Гошку, Толя смешался на мгновение — о Гошке после похорон никто не говорил и не поминал. Это было в себе и должно остаться в себе. Проговорился Толя, лишнее брякнул. И, поняв, что оплошал, еще громче и нервней закричал: Т-ты, ур-родина, думаешь, всех поработил?! — Ох, как долго Толя подбирал это слово и как оно пригодилось! — Думаешь, поработил? А вот этого не хочешь? — потряс он штанами и вдруг увидел перед собой Паралитика, мерцающие, как в стылом тумане, глаза его с узкими зрачками, ровно бы пробитые долотом. Толька кинулся на них, на эти нахальные кошачьи глаза.

Раздался треск, звон.

За дверью комнаты послышался девчоночий визг и громкий топот.

Паралитик под Толей. Он подскребал к себе костыль. Толя откинул костыль подальше, под кровать, я, сжимая горло Паралитика, цедил:

— В тебе духу меньше, чем в моей ж… пшику! Да я ж тя одной рукой!

Это уж сверх всех возможных ожиданий! Это было немыслимо! Гроза всех живых людей на свете, сам Паралитик под Толей! Затылком его бухнул об пол Толька для убедительности и высказывал все, что ребята давно уже хотели бы высказать и не осмеливались. Детдомовцы — и не осмеливались! Срам-то какой!

— Отпусти калеку задрипанного! — презрительно закричал Женька Шорников, отцепляя Тольку от Паралитика. — Отпусти! Задушишь!

Толя нехотя разжал пальцы.

Деменков стоял у голландки, не шевелился. Он только подобрался весь, как перед прыжком, да глаза его освинцовели.