КТО НЫНЕ ИЗБАВИТ МЕНЯ?

52

Хью ничуть не изменился с того дня, как я забрал его с собой в Мельбурн. Он пытался утопить папочку — взаимно, — а на меня зыркал так, словно это я виноват во всех его несчастьях. В маминой кухоньке с низким потолком я застал его в тот день, заслонил весь свет в окне, что выходило на Гисборн-роуд, словно громадный свидетель Иеговы в черных ботинках для церкви, брюках от Флетчера Джоунса, в белой рубашке с короткими рукавами и при галстуке. Бриллиантин превратил его волосы в мокрую горелую умбру, маленькие ушки-раковины подыхали огнем. А глаза все те же, маленькие злобные глазки, теперь они щурятся на Марлену.

На Мерсер-стрит я спросил его:

— Что тебе, блядь, не по нутру?

Молчание.

— Таблетки пьешь?

Он с вызовом уставился на меня, а потом сник и ретировался на жалкое продавленное ложе, и оттуда, накрыв одеялом и себя, и крошки тостов, следил за тем, как моя любовь читает «Нью-Йорк Таймс», наблюдал за ней с напряженной бдительностью, словно за ядовитой змеей.

Марлена оделась для пробега в мешковатые шорты и грязную белую футболку. До сих пор она как будто не замечала оказываемого ей моим братом внимания, но когда она поднялась, Хью склонил голову набок, приподняв одну бровь.

— Что такое? — спросила она.

Зазвенел звонок.

Хью задрожал и спрятался под одеяло.

Глупый засранец, но я реагировал на звонок не лучше. Ни к чему детективу Хреноголовому интересоваться картиной, которую я прошлой ночью бережно завернул в газеты. Она снова лежала на том же самом месте, где я оставил ее, когда только что отдраил — у стены.

Я решил убрать ее с глаз долой и только поднялся, как вошел Милт Гессе. Впервые я обрадовался старому охотнику на телок, ведь он пришел затем, чтобы отдать наше сокровище в чистку. Однако мой брат глянул на вошедшего так свирепо, что я испугался, как бы он на него не кинулся.

— Тпру, — сказал я. — Тпру, Доббин.

Не осознавая угроз, Милт вплотную подошел к огромной ссутуленной фигуре, протянул руку:

— Мы с вами еще не встречались, сэр. Вы тоже австралийский гений?

Но Хью не желал прикасаться к нему, и Милт, как всякий нью-йоркер, знакомый, без сомнения, с любыми проявлениями безумия, свернул к столу и полез целоваться с Марленой.

— Куколка!

Левая рука, недавно ушибленная при падении, висела на бинте, он приподнял правую, чтобы Марлена засунула сверток ему подмышку.

А Хью весь сжался, подтянул колени к груди, раскачивался из стороны в сторону. Кто его не знал, подумал бы, что он не замечает гостя, но я нисколько не удивился, когда мой братец вдруг вскочил, едва Милт повернулся уходить.

— Я тебя провожу, — громко сказала Марлена.

Хью снова рухнул на колени, закопался в месиво постели, отыскал там свое пальто, ухитрился отделить его от одеяла и простыни, и не успели Марлена с Милтом отойти подальше, как он уже устремился к двери.

— Нет, друг, не стоит.

Я преградил ему путь, но он оттолкнул меня в сторону.

— Нет, друг. Будут неприятности.

Он приостановился.

— Кто это такой?

— Он взял картину в чистку.

— А!

Он отступил, озадаченный, потом на его лице медленно проступила идиотская всеведущая усмешка, как будто он — он, и никто другой — посвящен в некую тайну.

— Что это тебе пришло в голову, друг?

Постучал себя по голове.

— Ты думаешь?

— Крыша, — заявил он.