Город был грязен, полон малоадекватных личностей, и, сев в самолет до Москвы, Рина вздохнула с огромным облегчением.

Рина вернулась в Москву, и на следующий же день звонок мобильного выдернул ее из объятий приятного сна. Она села в кровати, очумело потрясла головой и уставилась на тумбочку. Мобильник, колотясь в спазмах вибровызова, полз к краю и звонил изо всех своих мобильных сил. Рина схватила трубку, прежде чем та успела обрушиться на пол.

– Да, я слушаю. – Голос со сна звучит хрипло, ну да ладно.

– Рина? Это Кира. Как вы долетели?

– Спасибо, хорошо.

– Я хотела бы с вами встретиться и предложить вам работу. Или у вас есть на примете какой-то вариант?

– Нет пока. – От растерянности Рина ответила честно, хотя тут же спохватилась и подумала, что для набивания цены можно было бы и соврать.

– Как насчет ленча? «Планета суши» на Тверской в час дня устроит?

– Да… – пробормотала Рина, адресуясь скорее к идее ленча, потому что совершенно не могла вспомнить, что там у нее на час дня запланировано. Вроде было что-то? Но Кира уже приняла ответ, попрощалась и повесила трубку.

Рина уронила телефон на постель, посидела несколько секунд, зажмурившись, а потом открыла глаза, оглядела свою комнату и счастливо улыбнулась. Господи, как хорошо быть дома! Машка во время ее отсутствия жила у родителей Романа и вчера ночевать домой не вернулась – осталась у стариков, поэтому в доме тихо. На полу лежат вещи, стоит открытый чемодан, как бегемот, в пасти которого перемешались книги и вещи. Рина набросила шелковый халат и пошла в кухню. Сделала кофе и открыла холодильник. О! К ее приезду купили сыр, масло и творожки какие-то. Надо будет поблагодарить. Она открыла творожок, но съесть смогла только половину – слишком сладкий. Грея ладони о чашку, подошла к окну и посмотрела на улицу. За окном стандартный московский пейзаж, но сейчас, пока глаз не привык, он кажется почти незнакомым.

Нужно иногда уезжать из родных мест, чтобы соскучиться. Тогда зрение приобретает какую-то особую остроту и вещи, даже хорошо знакомые и привычные, кажутся немного другими. Что может быть смешнее московской весны? Вечная борьба со слякотью, рабочие в ярких жилетах чудовищными жуками копошатся на клумбах, вскапывая, сажая, приторговывая рассадой на сторону, потому что дачники и прочие цветоводы шмелями вьются вокруг в извечной человеческой надежде за грошик купить много хорошего. Что может быть трогательнее весны в городе, когда, несмотря на гарь и выхлопы, деревья опять собираются с силами и покрываются свежей пока листвой, а травка подмигивает желтенькими монетками мать-и-мачехи. Город вздыхает с облегчением, до следующего года забывая про холод и метели, и искренне надеется, что эта весна будет солнечной, а лето – теплым.

Рина допила кофе, сполоснула чашку и прошла в комнату Машки. М-да, чувствуется, что дочка домой заходила довольно часто. Пыль вроде вытерта, но все кругом валяется: одежда, диски, книги, почему-то туфли на письменном столе. Рина подошла к полкам, подровняла книги и что-то еще и привычным жестом погладила по круглому пузику смеющегося бодхисатву.

И в комнате Маши, и в ее собственной спальне полно вещей, привезенных из Индии. А уж у родителей Романа вся квартира забита бронзовой посудой, резными столиками и всякими-разными статуэтками: кость, дерево, металл. Рина оставила в своем доме только тех персонажей, что ей нравились. Вот, например, слоноголовый бог Ганеш. Он милый, и Рина разместила перед его статуей горшки с фиалками, получился почти алтарь с цветами.