С одной стороны, подобная новость Бужыра обрадовала. Но с другой – огорчила. Ведь по заветам Великого Ухухая за преступления, совершенные Тимом, полагалась мучительная казнь с соблюдением ритуала – на рассвете, после пыток на жертвенном столбе и с обязательной процедурой в виде смерти в объятиях плюща-удава. Так завещал легендарный прародитель дампов Ухухай, а с его заветами шутки плохи.

Теперь получалось, что Тим ритуальной казни избежал. А это грозило непредсказуемыми последствиями. Ухухай обид не прощает и наверняка разгневается. Так, по крайне мере, заявил сынок покойного Ашаба Ижаб, занявший по наследству вакантную должность колдуна. Ижаб умел общаться с духом Ухухая и передал слово в слово – мол, прародитель сильно злобится и требует обещанной жертвы. А не то на клан «мусорщиков» обрушится страшная кара.

Как выкручиваться? Надо любой ценой, объяснил Ижаб, добыть сообщницу Тима самку Алену и принести в жертву Ухухаю. Тогда он смилуется – ведь молодые самки хомо очень вкусные. Произнося последние слова, Ижаб облизнулся и причмокнул. Еще бы ему не причмокивать! Ведь по статусу первый стакан крови, сцеженный из вены жертвы, полагался колдуну. Как и кусок печени.

Вождь Бужыр сомневался в умственных способностях Ижаба, считая его бестолковым и слишком хитрым. Поэтому решил перепроверить сообщение молодого колдуна и лично выйти на связь с Ухухаем. Но для наступления этого сакрального момента с учетом массы тела Бужыра требовалось не менее трех литров ячменной самогонки. А она, как назло, закончилась в самый неподходящий момент по той банальной причине, что до этого вождь беспробудно квасил больше недели и истребил месячные запасы крепких напитков.

Правда, оставалось много недозревшей браги, но с ее помощью выходить на контакт с великим прародителем у Бужыра не получалось. Вождь вылакал целое ведро, пытаясь достичь необходимой степени просветления, но ничего не добился, кроме жестокого поноса. После чего махнул рукой и поверил на слово Ижабу.

Вот почему «мусорщики» продолжали нести дозор около стен Стадиона даже после гибели Тима. Они надеялись выловить Алену, которая должна была умилостивить Ухухая и смыть свой вкусной кровью позор клана. Однако шансы на удачный исход падали с каждым днем, и сам Жаб не питал особых надежд на поимку лесовички. Возможно, ее и вовсе уже у маркитантов нет? Либо съели ее торгаши – они ведь тоже молодое мясо любят.

Скорее зазевавшегося мута удастся завалить, прикидывал Жаб, лежа в кустах, чем самку. Или пьяного мужика, перебравшего настойки в трактире. Мужик – это тоже неплохо, свежего мяска давно уже не жевал.

И тут вдруг ни с того ни с сего объявилась эта самка. Женщина, то есть. Прямо подарок судьбы какой-то. Хотя и странно. Может, она тоже пьяная?

Самка между тем приблизилась к кромке зарослей, в которых скрывался Жаб с напарником. Она по-прежнему не торопилась, внимательно и настороженно вглядываясь в густую зеленовато-бурую растительность. Даже остановилась на несколько секунд. И вот тут-то Жаб обомлел.

Не может быть! Нет, и в самом деле – не бывает такого везения, не иначе как сам Ухухай решил им помочь. Арбалетчик вдруг узнал Алену. Узнал и сразу же засомневался. Но, вглядевшись, снова пришел к выводу – она! Хотя хомо и очень похожи друга на друга – можно сказать, все на одну рожу, – однако Жаб был готов поклясться, что эта самка – Алена.

Он видел ее раньше несколько раз, при этом очень близко, запомнил цвет волос, родинку на щеке и длинный нос (у всех хомо, к слову, очень длинные носы), немного вздернутый кверху. И сейчас был уверен – он не ошибся.

Жаб полуобернулся и нашел взглядом напарника, копейщика Гужа. Тот лежал в траве немного в стороне и сзади от арбалетчика и, кажется, дремал. Жаб, изловчившись, лягнул напарника в плечо, а когда тот встрепенулся, прошипел, шепелявя:

– Только тихо, балбеш.