Если честно, Федор опять хотел попасть в задницу, но чуток пониже – скажем так, в промежность. Уж шибко противно выглядело «интимное место» у ворма – даже описывать не хочется. Короче говоря, полный отстой, отвис и отпад, или, если выражаться по науке, «я у мамы гермафродит». Но то ли рука у Федора дрогнула, то ли «мишень» оказалась слишком подвижной, но болт угодил, так сказать, в верхний габарит – в копчик.

Ох уж взвыл на этот раз Пузыч, так взвыл. Электродрель на пару с бензопилой подобной колоратуры не выдадут, не говоря уже о каком-нибудь Пласидо Доминго, а ворм сумел. И с таким искренним чувством выдал, что, наверное, разогнал всех мутов в радиусе пятьсот метров. Потому что, когда живое существо так проникновенно вопит, даже лысому ежу понятно, что кто-то с кого-то заживо сдирает шкуру. Следовательно, надо побыстрей делать ноги – а то ведь лихоимцы и до тебя доберутся.

Однако солировал ворм недолго. Латыпов подскочил и двумя ударами отсек уроду обе ступни – как обещал. И чтобы больше не рыпался, а то уж больно шустрый, никаких нервов не хватит. А нервы у старшины давно находились на пределе. Укоротив и, заодно, укротив Пузыча, он приблизился к трехпалому «трупоеду» и, продолжая сжимать в руке окровавленный палаш, требовательно бросил:

– А ну-ка, давай по порядку. Чем он там хвастался?

– Я все скажу, командила, все, – затараторил «трехпалый», косясь на клинок. – Этот Пузыч сегодня ночью к нам подошла. Мы у костла сидели, вот с ним. – Он показал пальцем на труп «одноглазого». – А этот Пузыч стала нас уговаливать. Долго уговаливала. Даже золото обещала. И много чего говолила. Как она длаться умеет. И палаш свой показывала. И говолила, какая он умная и сильная…

– Ближе к делу, урод! – рявкнул Латыпов. – А то язык отрежу. Чего он говорил об убитом бойце?

– А-а, об убитом… Так это, командила… Командила, а ты меня отпустишь? – Ворм заискивающе посмотрел в глаза Латыпову. – Я твой плохо ничего не делала. И твой капитолийцам ничего не делала. Отпусти меня. А я все скажу. Я много знай.

– Значит, жить хочешь? – угрюмо спросил старшина.

– Хочу, командила.

– Так тогда рассказывай, хоммучий потрох! А потом видно будет. Ну?!

– Я все понимай, командила. Не селдися, я все скажу. Этот Пузыч говолила, что была в плену у шамов.

– У шамов? – с недоверием переспросил старшина.

– У шамов, у шамов. В плену она у них было. И не только она. Много волмов в плену была, очень много. Шамы всех делжали на цепях и совсем не колмили. Совсем, чтобы волмы были голодный и злой. И это… в головы шама залазила, ничего не давала делать. Чтобы волмы их слушалась, а сама ничего не могла думать. Потому что шамы не давала.

– Да не тараторь ты так, урод, – с раздражением вмешался Бугров. – Ничего не понимаю. Старшина, ты понимаешь?

– Кое-что понимаю, сержант, – медленно произнес Латыпов. А про себя подумал: «Ай да молодец, сержант. Спас «бомжика» от «кровопийцев» – как будто наперед знал, что тот может поделиться ценной информацией. Одна из заповедей разведчика – нельзя недооценивать «языка», как бы он не выглядел. Если есть возможность – всегда допроси. И не спеши убивать».

– Если понимаешь, то объясни, – не дождавшись продолжения от Латыпова, хмуро сказал сержант. – А то мы с Федором стоим, как болваны.