Я взял у него из рук, прочел. «Пленка поли… не выговорить… толщина… для устройства теплиц… для строительных… работ», что ли? Много буковок стерлось.

— Она там сложена, — важно кивнул Хасан. — Десять метров дылины. Можно в бункер палажить, вода нэ протечет. Можно защитку дыля патрульных сшить, от дождя. Можно под землю палажить, на ферме вашей, вода вниз нэ уйдет. Дьякону дай падарок, а? Скажи так. Отпусти Твердислава ко мне, будет «Печенег», будет пыленка, много пыленки. Дывести метров, тыриста. Сапоги будут, посуда хорошая, столы из пластика, стулья, патроны, ткани химические. Скажи дьякону…

Но дьякону мы доложить не успели. Назавтра его не было. А следующим утром над Факелом звонко забили в колокол.

Не в привычное гулкое било, созывавшее всех на сход или праздник. Звонил большой колокол.

На нас напали.

10

МОГИЛЬЩИКИ

Первый био пер напролом. Валил деревья, рвал куски крыш, уцелевшие стены проламывал с одного удара. Громыхал сильно, ешкин медь, как ножом, резал наискось владения Асфальта. За ним позади дымилась просека. Здоровенный, сволочь, и клешни такие, что корову в один раз перекусит. Я еще сразу подумал — чо он так топает, глухой, что ли?

— Старый знакомый! — Дядька Степан протянул мне полбинокля. — Смотри, десятник, правая лапа у него латана-перелатана, и бок правый обгорел. Он уже к нам лазил, по морде получал!

Я посмотрел. Да, тот же гад, обугленный. Тот, да не тот. Он теперь тоже трясся, будто лихорадило. Трясло его и маленько набок при ходьбе загибало. Броня на боку вспучилась, словно дерево на ем изнутри росло. И позади на плече раскроилась, даже порвалась, но никто не чинил!

Где ж его пауки, подумал я. Неужто всех растерял?

— Запасные мортиры выкатить! Детей в укрытие!

Это батя командовал. Через рупор — трубу такую с широкой дыркой.

Я вспомнил, как Голова про био рассказывал. Голова умный, он одного серва разбирал, ага, когда тот гад в плен к нам попался. Ну чо, неделю они его пилили, прям умаялись. Так оказалось, спаси нас Факел, — тот внутрях живой! Мозги живые, серые, ага. И в мозги проводки всюду воткнуты. И от пушки проводки, и от лап евонных. Больше механики ничего не поняли, а тулово поганое даже пилить не стали. Дык можно всю жизнь до старости его разбирать!

Большой био лупил клешнями, застрял в щели, доламывал угол пятиэтажного дома. Осталось три окна, кусок лестницы и ржавая коробка лифта. Я глядел на ящера через стекляшку и чувствовал — что-то важное упускаю, ешкин медь! А что — так и не понял. Может, если б дали на травке полежать, подумать, я бы сообразил. И многое повернулось бы иначе.

— Десяткам — занять места по номерам! — проорал Федор Большой.

Ну чо, мы дальше побежали. Бык и Ваня на себе помпу к большому огнемету тащили. Наш номер «два» намалеван на толстой такой бочке из бетона и кирпича. Это место моей десятки на случай осады, вдоль теплоцентрали. То есть это не бочка, а фундамент от печи. Трудное слово, но такая уж у нас на Факеле доля — трудные слова учить, иначе как инженером стать?

— Подносящим — получить порох!

— Мужики, ставь на ребро! Степан, открывай бочку! Иван, к насосу!

Сама печь на бок завалилась, да мало что от нее осталось. И на печь не похоже — длинная, как колодец, с боковыми отводами, с переборками, с дырками всякими. Впереди нас — ров с мутной водой, здесь во время войны рвануло здорово.

Собрали мы мортирки, распоры укрепили. Залегли позади, задышали тяжело, устали носиться. Ну, первую мортиру-то и тащить не надо, она тут навсегда в кирпич замурована.