– Мне становится тошно, когда я думаю, что нам придется сдаваться в плен каким-то вшивым бродягам, вооруженным, наверняка, каменными топорами, – ворчал Светозар.

Всем известно, что дружинники в плен не сдаются. Почему-то так сложилось, что какая-то внутренняя сила заставляет их биться до последней капли крови, даже если расклад определенно не в их пользу. Да, дружинника можно взять в плен: навалиться на него гурьбой, связать, вырубить, в конце концов, ударом по голове. Но никогда еще воины Кремля добровольно не складывали оружие перед недругом.

– Считай, что это – военная хитрость, – проговорил Лан. Его больше беспокоила судьба фенакодусов. Он надеялся, что Кривые Шрамы передадут животных в целости и сохранности Ворону. Но где-то внутри сидело опасение, что клан, вынужденный прозябать на грани людоедства, пустит обоих боевых скакунов на мясо.

Братья осторожно продвигались по Неглинной улице на север.

– Чувствуешь? – Светозар с шумом втянул носом воздух.

Они остановили фенакодусов. В тишине было слышно, как вдалеке на Никольской башне ударили в било, отмечая начало нового часа. Шелестела листва, коротко и испуганно вскрикивали птицы, натужно жужжали зеленые квазимухи, собираясь в тучу над присыпанным землей и от этого похожим на могильный холм кузовом легкового авто.

Кровь, желчь и прочие жидкости человеческого тела. Порыв ветра дохнул в лица братьев запахом чужой смерти. Светозар поудобнее перехватил копье, а Лан, не говоря ни слова, вынул меч.

За слившимся с землей трухлявым кузовом лежали три мертвых человека. Все были высокими, мосластыми, с бритыми головами и покрытыми застарелыми ритуальными шрамами лицами. Из всех троих торчали стрелы, и глотка каждого оказалась взрезанной от уха до уха. Ноги убитых были обмотаны заскорузлым тряпьем и бечевкой. Это по их следу шли братья, собираясь, согласно плану, сдаться в плен. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: Кривых Шрамов кто-то обхитрил, напал исподтишка, утыкав стрелами, а потом для верности перерезал глотки.

Один из покойников вдруг дернулся и захрипел, выкашливая кровь. Его потемневшие веки распахнулись; взгляд оказался затуманенным и отсутствующим. Лану сразу вспомнилось, как во сне он сражался на Арене с живыми мертвецами. Но этот дикарь не смог бы даже сесть, не говоря уже о том, чтобы с кем-то драться. Его жизнь утекала в землю вместе с кровью из многочисленных ран, и не жизнь это была вовсе, а нечто вроде бега петуха с отрубленной головой.

– Они все еще здесь, – шепотом бросил Светозар, имея в виду тех, кто расправился с Кривыми Шрамами. Взгляд старшего брата метался от одной стороны улицы к другой. Слишком много укромных мест, откуда можно нанести предательский удар. – Нужно отступать. Сейчас же.

– Есть, – отозвался Лан. – Идем напрямик, самым коротким путем, – он отвернулся от дикаря, уставившегося в серое небо, точно увидел в нем полет ангелов.

Они развернули фенакодусов в сторону Кремля. До Красной площади – меньше километра. С Неглинной через Моховую – на Никольскую, а оттуда рукой подать до крепостных стен. Всего один рывок, и они – под прикрытием тяжелых фузей и пушек.

Как никогда остро почувствовалась нехватка привычного оружия. Лан сейчас отдал бы все за свой «ремингтон» и палаш.

Просвистела стрела. Лан услышал характерный звук, когда наконечник вспорол шкуру и мощные мышцы. Фенакодус под дружинником принялся гарцевать, при этом скакун выгибал шею и щелкал зубами, силясь достать торчащее из плеча древко с черным оперением.

Светозар принял щитом вторую стрелу, но третья угодила ему в бедро, пригвоздив к крупу. Почти одновременно послышались щелчки тетивы с другой стороны улицы, и новые стрелы рассекли воздух. Светозар пустил своего фенакодуса вскачь, но у того уже торчали из шеи два черноперых древка.