На следующий день стрелка креномера уже сошла с нулевого уровня, а резиновый мячик, оставленный на столе, за ночь успел скатиться на край. Рассылая письма, делая рабочие звонки и набрасывая новый проект, он наблюдал, как расстояние, бывшее толщиной в волосок, между стрелкой и нулевой линией неуклонно растет. К пятнице стрелка определенно сдвинулась с нуля и перешла за какие-то отметки, которые он даже разбирать не стал, потому что в пятницу, ясным и еще почти ровным утром, в одиннадцать без каких-то секунд, ему позвонила соседка, Эдит Бенсон, и сообщила, что, когда они болтали с Моной в саду, через ограду, у той начались роды и Эдит отвезла ее в больницу.

Он взял отгул, а когда вернулся на работу, стрелка креномера уже подбиралась к критической отметке — их разделяло расстояние не толще карандаша. Ему показалось, что стрелка дрожит, и он вспомнил свою беседу с владельцем лавочки, где приобрел креномер. Он тогда спросил, почему ось кончается именно на такой отметке, а продавец усмехнулся, показывая замечательно ровные зубы (не иначе, вставные), и ответил: «Потому что если стрелка перевалит отметку, вас уже все равно не будет в живых, чтобы на это полюбоваться».

На этот раз на столе его поджидала записка, сообщавшая, что он проявил халатность и не закрепил стул, который в результате проехал через весь кабинет (стул был вращающийся, на колесиках) и врезался в рабочий стол миссис Паттерсон. Он сходил к ней и лично извинился за оплошность.

К концу рабочего дня между стрелкой и критической отметкой можно было бы втиснуть три его визитные карточки, но четыре уже не влезли бы.

В тот вечер он сидел рядом с Моной в ожидании часа кормления и обсуждал с ней колледжи и профессии. Они дружно решили, что пусть Адриан сам выбирает свой путь. Но разве не повлияют на характер ребенка их собственные взгляды, то, как они его воспитают, да что там — их повседневные разговоры? В десять вечера они поцеловались, посмотрели на Адриана и вновь поцеловались.

— Спокойной ночи, милый, — сказала Мона.

Зная, что она не хочет кормить сына у него на глазах, он ответил:

— Спокойной ночи, дорогая.

Утром, причесываясь, он поймал себя на том, что его мысли, которые, по идее, должна была занимать работа, все время возвращаются к Адриану — и плато. Когда волна пройдет, будут построены новые здания, еще выше и многочисленнее. То есть, конечно, если кто-то выживет — тогда будет кому их проектировать и строить. Его фирма получит часть заказов и немалый доход. Следовательно, перепадет и ему.

Он пожал плечами, вытряхнул из расчески волосы и отложил ее. Скоро, скоро появится новый дом, замечательный, прекрасный дом, который он сам спланировал, с террасой, зимним садом, дом, в котором хватит места на пятерых детей.

Явившись на работу, он обнаружил, что стрелка креномера слегка отодвинулась от критической отметки. Теперь между стрелкой и отметкой свободно поместились бы три визитки, а четыре — впритык.

На крыше паслась стайка его коллег — они любовались зеленоватой водной гладью, простирающейся, куда ни глянь, до самого горизонта. Его схватила за руку секретарша в золотом пенсне.

— Я поднимаюсь сюда каждое утро, — призналась она. — Ведь мы никогда больше не увидим ничего подобного, а сегодня последний день, когда мы так высоко.

Он кивнул, стараясь придать лицу серьезное и довольное выражение. Это была не просто секретарша, а секретарша самого директора Раньше он никогда с ней не заговаривал, а она с ним — тем более.

Ему на плечи легли большие пухлые ладони исполнительного вице-президента.

— Смотрите как следует, юноша.