— Ну, так пусть сбудется это проклятье! — Эберхард положил массивные руки на стол. — Ни о чем другом и не мечтаю!

— Ты герой, ты не можешь умереть скверно, как того хотела эта ненормальная, моя жена. Впрочем, это проклятие было такое, что… — Франц положил локти на стол и раскашлялся, пока забренчала паутина фарфора.

— Ты пришел ко мне спустя годы, Франц, — Мок обратно надел маску и закурил папиросу. Где-то рядом грохнули гаубицы, — чтобы рассказать мне о своей жене. Хуже всего, однако, то, что не закончишь. Что с ней в конце концов стало?

— От таких, как она, очищают теперь наш народ. — Франц вздохнул. — Они забрали ее. После недели ползания. Когда не мылась и пахла как сволочь.

— Ты, похоже, болен, Франц. — Эберхард с заботой подошел к брату и положил ему руки на плечи. — Этот кашель ничего хорошего. — Он повернул голову от воняющего водкой дыхания.

— Подумай, старик, она сошла с ума и болтала глупости, ведь я нашел убийцу Эрвина. Это был…

— Не неси бред, это не был тот, которого ты поймал. — Франц встал, вынул из кармана брюк сложенный пополам лист машинописной бумаги и бросил ее на стол.

— Взгляни!

Эберхард прочитал несколько раз и пошел в спальню, дав служанке распоряжения относительно гардероба. Не обратил внимания на молящие, заплаканные глаза своей жены Карен. Не заботился теперь о состоянии ее духа, о насилующих немок азиатов, о гибели города, о своем обожженном лице. Больше всего его теперь интересовал запас боеприпасов для «вальтера».

Бреслау, четверг 15 марта 1945 года, восемь утра

В крепости Бреслау авто и пролетки были в огромной степени заменены колясками. В эпоху военного топливного кризиса это было незаменимое средство передвижения — исправно и быстро двигались по улицам, заблокированным частично горами мусора или колоннами войск.

Кроме того, кучеры колясок, ветераны, переносящие приказы и рапорты между полками, были — в отличие от запрягаемых лошадей — полностью равнодушны к взрывам снарядов, облакам пыли, каменным навесам руин и стенаниям раненых, которые сидели на бордюрах и ждали часами санитарных патрулей. Коляски, как правило переоборудованные двукольные и двудышловые тележки, были предназначены для одного, возможно, двух пассажиров: для матерей с детьми, супружеских пар или для полных женщин с маленькими собачками.

Эберхард и Франц Моки, двое мощно сложенных мужчин, еле-еле помещались на сиденье, поручни втискивались им болезненно в бедра, а колени почти терлись о запыленные крылья.

Эти неудобства казались вовсе не беспокоящими Эберхарда, который каждый раз подносил к глазам листок, полученный от брата, и попытался вывести из него что-либо об авторе текста.

Значительно больше он узнал, скорее, о самой пишущей машинке и некоторых ее литерах. Маленькая буква «t» напоминала православный крест, потому что двойной была ее поперечка, как большие, так и маленькие «o» состояли из двух окружностей, смещенных на полмиллиметра, а «r» качалось раз в одну, раз в другую сторону. Эти особенности машинных литер ничего, однако, не говорили об авторе странного текста, который сегодня ночью обеспокоил Франца Мока и спровоцировал, что посетил своего годами не виданного брата.

Текст был краток и гласил: «Обыщи квартиру № 7 на Викторияштрассе, 43. Там есть кое-что, что поможет найти убийцу твоего сына. Торопись, пока не вошли туда русские».