Изменить размер шрифта - +
Но как ей нужно помогать, я не знаю, потому что вблизи роды видел только два раза в своей жизни в клинике, и те были совершенно нормальны. Сейчас я делаю исследование, но от этого не легче ни мне, ни роженице; я ровно ничего не понимаю и не могу прощупать там у нее внутри.

 

А пора уже на что-нибудь решиться.

 

– Поперечное положение… раз поперечное положение, значит, нужно… нужно делать…

 

– Поворот на ножку, – не утерпела и словно про себя заметила Анна Николаевна.

 

Старый, опытный врач покосился бы на нее за то, что она суется вперед со своими заключениями. Я же человек необидчивый…

 

– Да, – многозначительно подтвердил я, – поворот на ножку.

 

И перед глазами у меня замелькали страницы Додерляйна. Поворот прямой… поворот комбинированный… поворот непрямой…

 

Страницы, страницы… а на них рисунки. Таз, искривленные, сдавленные младенцы с огромными головами… свисающая ручка, на ней петля.

 

И ведь недавно еще читал. И еще подчеркивал, внимательно вдумываясь в каждое слово, мысленно представляя себе соотношение частей и все приемы. И при чтении казалось, что весь текст отпечатывается навеки в мозгу.

 

А теперь только и всплывает из всего прочитанного одна фраза:

 

 

 

«Поперечное положение есть абсолютно неблагоприятное положение».

 

 

Что правда, то правда. Абсолютно неблагоприятное как для самой женщины, так и для врача, шесть месяцев тому назад окончившего университет.

 

– Что ж… будем делать, – сказал я, приподнимаясь. Лицо у Анны Николаевны оживилось.

 

– Демьян Лукич, – обратилась она к фельдшеру, – приготовляйте хлороформ.

 

Прекрасно, что сказала, а то ведь я еще не был уверен, под наркозом ли делается операция! Да, конечно, под наркозом – как же иначе!

 

Но все-таки Додерляйна надо просмотреть…

 

И я, обмыв руки, сказал:

 

– Ну-с, хорошо… вы готовьте для наркоза, укладывайте ее, а я сейчас приду, возьму только папиросы дома.

 

– Хорошо, доктор, успеется, – ответила Анна Николаевна.

 

Я вытер руки, сиделка набросила мне на плечи пальто, и, не надевая его в рукава, я побежал домой.

 

Дома в кабинете я зажег лампу и, забыв снять шапку, кинулся к книжному шкафу.

 

Вот он – Додерляйн. «Оперативное акушерство». Я торопливо стал шелестеть глянцевитыми страничками.

 

 

 

«…поворот всегда представляет опасную для матери операцию…»

 

 

Холодок прополз у меня по спине вдоль позвоночника.

 

 

 

«…Главная опасность заключается в возможности самопроизвольного разрыва матки».

 

 

Само-про-из-воль-но-го…

 

 

 

«…Если акушер при введении руки в матку, вследствие недостатка простора или под влиянием сокращения стенок матки, встречает затруднения к тому, чтобы проникнуть к ножке, то он должен отказаться от дальнейших попыток к выполнению поворота…»

 

 

Хорошо. Если я сумею даже каким-нибудь чудом определить эти «затруднения» и откажусь от «дальнейших попыток», что, спрашивается, я буду делать с захлороформированной женщиной из деревни Дульцево?

 

Дальше:

 

 

 

«…Совершенно воспрещается пытаться проникнуть к ножкам вдоль спинки плода…»

 

 

Примем к сведению.

Быстрый переход