Пораженные пруссаки отвечают поспешной стрельбой, но их пули летят мимо цели.

Не обращая внимания на боль, истекая кровью, собрав последние силы, чтобы неприятель дорого заплатил за его жизнь, тюркос с трудом прилаживает к плечу оружие и нажимает на курок.

Пули так и свистят вокруг, не задевая его, ибо прусские стрелки, как это всегда бывает в подобных случаях, целятся плохо.

А тюркос, у которого холодная ярость сочетается с потрясающим хладнокровием, тремя выстрелами поражает еще троих солдат.

Пруссаки подошли уже так близко, что слышны их голоса.

Несмотря на обуявший его гнев, немецкий офицер при виде этого героя испытывает невольное чувство восхищения.

— Сдавайтесь, храбрый солдат! — кричит он с тем уважением, которое отвага всегда вызывает у честного противника.

Тюркос отвечает:

— Нет!

Весь израненный, разъяренный, величественный, с налитыми кровью глазами, с судорожно подергивающимся лицом, он скрежещет зубами, а затем разражается хохотом, напоминающим рычание.

Он наполовину высовывается из укрытия, делает угрожающий жест искалеченной рукой, потрясает винтовкой, пытается стрелять по основной части полка…

— Огонь! — командует офицер.

Тюркос, изрешеченный пулями, падает в яму и замирает неподвижно, сраженный наповал!

…Полк, остановленный на три четверти часа, снова двигается вперед.

Проходя мимо трупа тюркоса, чьи открытые большие глаза, кажется, продолжают угрожать, немецкий полковник салютует ему саблей и приказывает солдатам взять на караул. Этим жестом он повышал свой престиж, отдавая воинские почести умершему солдату противника, который выполнил… более чем выполнил свой долг.

Чьи-то благочестивые руки подобрали останки неизвестного героя и похоронили его. Комитет помощи раненым военнослужащим департамента Луаре воздвиг ему памятник, на котором высечены проникновенные строки, напоминающие об этой подлинной волнующей истории:

Конец