Изменить размер шрифта - +

Есть вещи необъяснимые, мгновения, когда жизнь выстраивается таким странным образом, что можно разом найти в ней целый архив скрытых смыслов. Запах готовящегося завтрака поразил меня именно так.

Это было в тот февральский день, когда закончился наш брак, – 17 февраля, первая среда Великого поста, день пепла и окончания сроков. Хью тогда приготовил завтрак – яичницу с сосисками. Это было последнее утро перед моим отъездом. Благословение.

Я спустилась вниз. Хью с лопаткой стоял у плиты. Раскаленная сковородка яростно шипела. Он поставил на стойку две тарелки.

– Есть хочешь? – спросил он.

Есть мне совсем не хотелось, но, зная его неколебимую веру в силу подобных завтраков, я кивнула и улыбнулась, ощущая трепет какого-то нового, стремящегося утвердиться ритма.

Я залезла на табуретку. Хью положил мне половину омлета с овощами, порезанные сосиски и смазанные маслом английские оладьи.

– За дело! – призвал он.

Он замолчал, и я почувствовала, что он стоит прямо за мной, прерывисто дыша. Мне хотелось оглянуться, но я боялась разрушить то, что готово было случиться.

Казалось, мгновение зависло в воздухе и вращается медленно, осторожно, как осколок стекла, направленный на солнце, чтобы преломить его лучи. Внезапно Хью положил руку на мое запястье. Я сидела не шевелясь, пока он медленно провел ею до плеча и обратно.

– Я скучал, – шепнул он мне на ухо.

Я впилась в его руку, прижала к лицу, коснулась губами. Через миг он мягко отнял руку и положил себе на тарелку вторую половину омлета.

Мы сидели на кухне и ели. За окнами был виден промытый дождем мир – деревья, трава и кусты в серебряных дождевых каплях.

Никакого великого отпущения грехов не будет – только прощение, которое пьется мелкими драгоценными глотками. Хью будет черпать его из своего сердца и поить им меня с ложечки. Хватит и этого.

 

Эпилог

 

Когда паром пристает к причалу острова Белой Цапли, капитан второй раз дует в свой рожок и я подхожу к поручням. Помню, как цветы летели в воду, когда судно отчаливало в мае прошлого года. Грустная прощальная вечеринка. Теперь это словно часть истории, которая понемногу начинает обращаться в прах, и в то же время мне кажется, будто я была здесь минуту назад. Вот и лепестки, похоже, все еще плавают на воде.

Февраль. Болота как золотисто-желтые моря. Я чувствую их цвет своей кожей – как тепло, как солнце. Остров навсегда останется неподвижной точкой мигрирующего мира.

На причале лает Макс. Я думаю о русалках, свисающих с потолка лавки Кэт, белых цаплях, летящих вдоль протоки, опавших розовых кустах в монастырском саду. Воображение рисует мне русалочье кресло, одиноко стоящее в часовне. Весь остров накатывает на меня, как волна прилива, и, по правде сказать, в какой-то момент я не знаю, смогу ли ступить на берег. Я словно приросла к месту, моля, чтобы это прошло, зная, что оно пройдет. Все проходит.

Когда я сказала Хью. что мне нужно съездить повидать мать, быть на острове в первую среду поста, он сказал: «Конечно, – и минуту спустя добавил: – Ты уверена, что хочешь повидать только мать?»

Не так часто, но время от времени печаль и недоверие сквозили в его взгляде. Лицо его принимало замкнутое выражение. И он уходил. То есть, конечно, зрительно и телесно он оставался рядом, но его сердце – даже дух – отлетали куда-то к другим берегам. Через пару дней он возвращался. Я находила его за приготовлением завтрака, насвистывающего, с новой порцией прощения.

Каждый день мы исследовали незнакомые территории. Мы не стремились восстановить наш старый брак – ни я, ни даже Хью не хотели этого, – скорее, мы отложили его в сторону и начали все совершенно заново. Наша любовь изменилась. По-моему, она одновременно и помолодела и стала старше.

Быстрый переход