– Вперед, служивые! – отер потный лоб Матвей, опустил секиру к ноге.

Молодые воины перехлестнули конец ствола веревкой, закинули привязанные к концам ремни на плечи, поднатужились, выпрямляя ноги…

– Ух ты, тяжелая-то какая! – Раскрасневшись от старания, казаки поволокли готовый хлыст к острогу, оставляя комлем на песчаной тропе глубокую борозду.

Матвей Серьга отер нос, прошел дальше к макушке и принялся обрубать ветки, двигаясь навстречу Силантию. Стоять без дела, пока остальные трудятся, ему показалось как-то не по совести.

Вдвоем казаки быстро разделали крону на три кучи – дрова, лапник и хворост, – да и сам стволик тоже перерубили в трех местах, разделив на длинные чурбаны. Затем молча, но согласно подступили к следующей сосне, споро подрубая у самых корней с разных сторон.

– Дядя Силантий, дядя Силантий! – примчался Кудеяр, едва не угодив под падающий ствол. – Тебя атаман к себе кличет! Срочно, молвил, надобен!

– Лапник прихвати, – сунув топор за пояс, подступил к куче нарубленных кончиков десятник, сгреб в охапку и зашагал к острогу. Его племянник послушно набрал веток, сколько смог, зашагал следом. Матвей, подумав, пожал плечами, собрал остатки лапника и пошел за ними.

Ивана Егорова казаки нашли возле полувытащенных на берег стругов – кормой в воде, носом на галечнике. Выглядели казацкие корабли понуро: устало завалившиеся набок, с почерневшими бортами, распушившейся в щелях паклей, сброшенными мачтами. Суда требовали своей доли заботы и ухода. Именно зимой казаки обычно их конопатили, смолили и олифили, латали порченые борта и лавки. Да вот вышло так ныне, что ни зимовки не получилось толковой, ни времени свободного у воинов не нашлось. Острог достроить куда важнее, нежели лодки латать. На воде покамест держатся – и ладно.

Вот и сейчас струги ничуть не привлекали внимания атамана. Воевода стоял возле снятого с борта небольшого челна и спорил о чем-то с невысоким круглолицым остяком Маюни, наряженным в драную малицу из оленьих шкур.

Впрочем, все уже пообноситься успели.

Остяк, одной рукой яростно почесывая голову, другой прятал за спину бубен и горячо утверждал:

– Нельзя без него никак, старший, да-а! В нем сила! От деда он пришел, да-а. И к деду от деда. В нем сила духов наших родовых, он нас от колдовства сир-тя поганых оберегает, да-а…

– Ты токмо отцу Амвросию сего не ляпни, язычник! – погрозил ему кулаком атаман. – Живо барабан твой спалит, крякнуть не успеешь. Стучать стучи, а про духов помалкивай!

– Можно?! – встрепенулся мальчишка.

– Нельзя!

– Так не помогу я тогда ничем, старший, да-а! Бубен надобен!

– Знаю я тебя! – нахмурился Егоров. – Стукнешь с перепугу, враз дозор колдунам выдашь.

– Не стукну!

– Сам не заметишь, как начнешь колотить. Нешто я не знаю, как сие в опасности случается. Здесь его оставишь, понял?

– Звал, атаман? – Остановившись поодаль, Силантий Андреев, спохватившись, стал отряхивать рубаху от налипшей щепы и хвои.

– Да, друже, – кивнул Иван Егоров, повернувшись к остяку спиной. – Поручение есть у меня для тебя зело важное… Кроме как тебе, никому не справиться.

– Сказывай, атаман, – пожал плечами казак. – Надо, так исполню.

– В дозор дальний хочу тебя отправить, Силантий, – закинув руки за спину, опустил взгляд к его ногам воевода. – На челне сем малом, в самое логово колдовское.