— Государь, — я отдельно поклонился Эдельфреду, потом перевел взгляд на королеву и вновь поклонился: — Ваше величество.

— Вы обижаете наших подданных, шевалье, — сказала королева. — Это нехорошо и недостойно рыцаря.

— Я сожалею, ваше величество, но скажу в свое оправдание — трактирщик бросил тень на репутацию Левхада, как гостеприимного и хлебосольного города, и это требовало безусловного порицания.

— Что-что? — Королева улыбнулась. — И как же он посмел?

— Он подал мне пересоленное блюдо. Намерено пересоленное, ваше величество.

— Это отвратительно, — Эдельфред поморщился. — Я ненавижу пересоленную еду. Трактирщика следует сурово наказать.

— Прошу вас, ваше величество, не стоит, — попросил я. — Думаю, он раскаялся в содеянном.

— Вы очень великодушны, шевалье, — заметила королева. И она, и ее сын говорили на имперском языке без малейшего акцента. Или это опять какая-то магия? Тогда почему мне казалось, что Зерам Ратберт говорит с акцентом? Странно, очень странно. — Но ведь вы прибыли в Левхад не ради жаркого и виссенского имбирного меда?

— Истинно так, ваше величество. Я с недавних пор свободный рыцарь и потому ищу приключений.

— И вы считаете, что эти приключения следует искать в Левхаде?

— Мир велик, и нужно откуда-то начинать, не так ли?

— Вы мне нравитесь, шевалье, — Вотана милостиво улыбнулась. — Пойдемте, я вам покажу кое-что.

Она сказала что-то сыну, и король, высокомерно глянув на меня, отправился к выходу, таща за собой живым шлейфом всех придворных. Мы с королевой Вотаной остались вдвоем, если не считать гвардейцев, застывших по углам огромного зала.

«Кое-что» оказалось смежной с залом галереей, на стенах которой были развешаны картины — вперемежку портреты и сюжетные работы, с точки зрения живописной техники весьма примитивные — создававший их художник (или художники) представления не имели о перспективе изображения, правильном освещении, пропорциях и композиции. Портреты, как я понял, были весьма условны, поскольку лица на них были очень похожи, и все они, видимо, не несли сходства с изображенными на них людьми. По раннесредневековой традиции все портреты были подписаны — что-то вроде «Вольгенрик, сын Блеокрома Заики, король Виссении». Многофигурные композиции вообще напоминали вышивку со знаменитого ковра из Байе. Думаю, ценителям раннего средневекового искусства или современной живописи эти картины понравились бы.

— Вы так и не сказали нам, зачем прибыли в наши земли, — начала королева, когда мы вошли в галерею. — А между тем мы, зная вашу исключительность, можем предполагать все, что угодно.

— Мою исключительность? И что во мне исключительного, ваше величество?

— Все. Вести о шевалье Эвальде де Квинси разнеслись уже по всей империи, и мы многое знаем о вас. Например, о том, что вы пришелец из другого мира. Ведь это правда?

— Истинная, ваше величество.

— Потрясающе, — тут королева посмотрела на меня с неподдельным интересом. — А знаете, это обстоятельство в какой-то степени сближает вас с нами, виссингами. Прародители моего народа, Осс, Приан и Нэске, тоже пришли в Пакс из сопредельного мира.

— Я этого не знал.

— Как называется ваш мир, шевалье?

— Земля, ваше величество. А страна, откуда я родом, называется Россия.

— Вот, взгляните, — королева подвела меня к картине, на которой была изображена накрытая мглой ночная болотистая равнина, над которой летели три всадника с пламенеющими мечами верхом на крылатых белых конях.