«А мне сегодня везёт! Вот что значит установить контакт и приятельские отношения с обслуживающим персоналом, – подумал Зверев, помянув добрым словом словоохотливую вахтёршу театра имени Пушкина, – и директора с режиссером тревожить не пришлось. Вот же он – незаслуженно изгнанный со сцены заслуженный деятель искусства!»
Сидевший за крайним столиком рослый мужчина отличался от окружавшего его контингента как наружностью, так и одеянием. Стильный пиджак, довольно помятый и сшитый по последней моде, широкие брюки и модные туфли на шнуровке выдавали его явно непролетарское происхождение. Рубашка и немного расслабленный жёлтый галстук в горошек опять же смотрелись неплохо, хотя, как и всё прочее одеяние Болеслава Яновича, тоже выглядели несвежими. На шее мужчины висел белый шёлковый платок, в одной руке Ковальского дымилась истлевшая до самого мундштука папироса, в другой он держал видимо давно уже опустевшую кружку из-под пива. Охватившей накануне Зверева гордости за умение отбивать жён у писаных красавцев у него почему-то тут же поубавилось.
Безусловно, когда-то безупречное лицо Ритиного муженька сейчас выглядело одутловатым и опухшим. Капилляры на носу и щеках местами полопались. Немытые по крайней мере пару недель волосы и опустошённый взгляд добавляли в этот печальный образ ещё больше негатива. Перед Ковальским на столе красовались голова и ободранный хребет закопченного леща, несколько измятых бумажных салфеток и забитая окурками пепельница. На скатерти и на брюках мужчины, равно как и повсюду под столом снежинками искрилась серебристо-жёлтая рыбья чешуя. «Да уж… найти тебя оказалось не так уж и сложно, вельможный пан Бореслав Янович», – усмехнулся про себя Зверев и подсел за столик к Ковальскому.
Тот встрепенулся, выпрямился и, вскинув голову, довольно пафосно поинтересовался:
– Чем обязан?
– Разговор имеется! – грубо ответил Зверев.
Словно вдруг что-то вспомнив, Ковальский вдруг съёжился. Вся его бравада моментально куда-то улетучилась. Он побледнел, шмыгнул носом и плаксиво промямлил:
– Вы насчёт денег? – Ковальского трясло, его язык слегка заплетался.
– Не совсем! – уклончиво ответил Зверев.
– То есть вы не от Артура?
– Нет! Я не от Артура!
Ковальский снова выпрямился и придал своему помятому лицу оскорблено-удивлённый вид.
– Тогда ещё раз повторюсь! Чем обязан… товарищ?
- Товарищ прежде всего я хочу знать где твоя дочь, - Зверев решил играть в открытую.
- Что? Где? Кто? Какая ещё дочь? - Болислав Янович начал бледнеть. Ковальский замотал головой, словно желая таким образом поскорее прийти в себя, и хотя бы немного протрезветь.
«похоже дело дрянь», - подумал Зверев, - « про девочку он ничего не знает. Это плохо, однако ему, судя по всему на неё не плевать, а значит не будет юлить».
- Ты что же, забыл имя дочери? - Ковальский дернулся, едва не опрокинув стоявшую перед ним кружку.
- Роза, моя милая розочка, что с ней?
- Твоя жена решила, что девочка с тобой.
- Рита? Рита решила, что Роза со мной? Что за чушь?
« теперь я понимаю что это чушь», - пробубнил Зверев себе под нос.
- Твоя дочь исчезла два дня назад. - продолжил он с нажимом. – Ты должен не медленно все рассказать. Куда делись деньги и драгоценности из шкатулки? Куда могла подеваться роза, и самое главное, кто такой этот Артур, которого ты так боишься?
- Вас прислала Рита? – с определенной долей сомнения интересовался Ковальский.
Зверев огляделся по сторонам:
- Я из милиции, - решив не открывать всех деталей ответил Зверев. Левая бровь Ковальского выгнулась дугой.
- Вон оно что, а можно мне взглянуть на ваши документы товарищ?
- Обойдешься! – возмутился Зверев, - здесь не то место, где стоит махать удостоверением. |