Но рука судьбы не позволила и ему избежать превратностей: после менее чем девяти месяцев правления, новый визирь был сам свергнут одним из своих подручных, неким Дирхамом. Своевременно предупреждённый, Шаур сумел покинуть Египет целый и невредимый и бежал в Сирию, где пытался заручиться поддержкой Нуреддина, чтобы вернуть себе власть. Хотя гость был умён и красноречив, сын Зенги поначалу слушал его невнимательно. Но очень скоро события заставили его изменить свою позицию.

Дело в том, что по-соседству, в Иерусалиме, наблюдались перемены, имевшие отношение к Каиру. С февраля 1169 года франки заимели нового короля с неукротимыми амбициями: это был «Морри» или Амори, второй сын Фулька. Очевидно, под влиянием пропаганды Нуреддина, этот двадцатисемилетний монарх решил создать и себе имидж человека умеренного, набожного, желающего приобщиться к религиозной науке и стремящегося к справедливости. Но видимость не есть сущность. У франкского короля было больше отваги, чем мудрости, и, несмотря на свой высокий рост и пышную шевелюру, он отнюдь не выглядел величественно. Его плечи были неестественно узкими, часто на него нападали приступы смеха, столь долгие и шумные, что его свита впадала в замешательство, вдобавок он страдал от заикания, что ещё больше мешало его контакту с окружающими. Лишь воодушевлявшая его навязчивая идея — завоевание Египта, придавала «Морри» некоторую значимость.

Нуреддин пребывал в нерешительности. Он не испытывал никакого желания быть втянутым в скользкие каирские интриги, тем более, что, будучи ревностным суннитом, испытывал явное недоверие ко всему, что касалось шиитского калифата. Он не допускал также мысли, что Египет со всеми его богатствами сможет стать добычей франков, которые бы создали тогда самую могущественную державу Востока. Ведь, несмотря на царившую анархию, Каир долгое время не воспринимал всерьёз решимость Амори. Но Шаур, конечно, вовсю расхваливал своему хозяину выгоды похода к Нилу. В качестве приманки он обещал ему в случае своего возвращения во власть оплатить все расходы на экспедицию, признать правителя Алеппо и Дамаска своим сюзереном и отправлять ему каждый год треть государственных доходов. В особенности же Нуреддин учитывал позицию своего доверенного Ширкуха, который был горячим сторонником вооружённой интервенции. Он с таким энтузиазмом предлагал этот план сыну Зенги, что тот разрешил ему создать экспедиционный корпус.

Трудно вообразить себе двух людей одновременно столь близких и столь разных, как это было в случае Нуреддина и Ширкуха. В то время как сын Зенги становился с возрастом всё более величавым, достойным и воздержанным, дядя Саладина являл собой военачальника низкого роста, тучного и кривого на один глаз. Его лицо было всегда багровым от пьянства и переедания. Будучи взбешён, он орал как ненормальный и мог совершенно выйти из себя и даже убить своего оппонента. Но его отвратительный характер ужасал далеко не всех. Солдаты обожали этого человека, постоянно жившего вместе с ними, делившего с ними солдатские харчи и терпевшего их насмешки. В многочисленных сражениях в Сирии с его участием, Ширкух показал себя как руководитель с огромной физической энергией; египетская кампания позволила ему проявить свои замечательные стратегические способности. Ибо от начала до конца это предприятие было поистине немыслимой затеей. Франкам было относительно нетрудно добраться до Нила. На их пути было одно препятствие — обширная полупустыня Синая. Но погрузив на спины верблюдов несколько сотен бурдюков с водой, рыцари через три дня находились у ворот Бильбиса. Для Ширкуха это было не так просто. Чтобы дойти из Сирии до Египта, он должен был двигаться через Палестину, подвергаясь атакам франков.

Молниеносная кампания Ширкуха являла собой образец военного искусства. Дядя Саладина немало гордился тем, что завоевал Египет за столь короткое время и тем, что утёр нос «Морри».