Сергея поставили лицом к стене. Конвоир постучал по двери костяшками кулака.

— Да! — отозвался кабинет.

Вертухай распахнул дверь.

— Заключенный Шрамов доставлен.

— Введите.

Шрама ввели.

— Поставьте ему стул, — взгляд сидящего за столом загорелого человека в форме полковника внутренних войск предназначался, как и обращение, конвоиру. Тот выполнил приказ. Привинченный к полу табурет в этом помещении предусмотрен не был, поэтому пришлось тревожить стул, до того мирно трущяйся о стену, ставить его напротив полковника, в полутора метрах от стола.

Садясь, Сергей почувствовал, как фанерное седалище чуть съехало в сторону. Не загреметь бы мусорам на смех, сонно прикумекал Шрам. Он всласть откинулся на спинку («и хорошо, что не табурет»), наручники уперлись в деревянную раму.

— Идите, — распорядился полковник. Конвоир вышел.

Сергей, пока суть да дело, оглядел стены и усмехнулся. В кабинете, за окном которого расталкивало тучи утреннее солнце, висело аж три портрета, каждому предназначалась отдельная стена: Путин, новый министр внутренних дел, и Петр Первый. Обилие портретов рассмешило Сергея, но еще его и удивили две вещи. Первая — «А Петьку-то за что?», вторая — «Как быстро нового суперкума намалевали!».

Полковник пилил глазами заключенного.

— Чего усмехаешься, Шрамов? Весело тебе в тюрьме? Родной дом? — процедил он, играя скулами. Было похоже, как если бы ковбой «Мальборо» стал рекламировать жвачку «Ригли».

— Значит, мы на «ты» будем, гражданин начальник. Лады, — Шрам пожал плечами. — Я не против.

— На «вы» желаешь. Добро. Будем на «вы», — дал угрюмое многозначительное согласие полковник. — О ВАС, — он ткнул в коричневую папку с белой бумажной нашлепкой, лежащую перед ним, — знаю достаточно. Представляю, с кем имею дело. Я же — Олег Федорович Родионов, заместитель по воспитательной части следственного изолятора «Углы».

Гражданин начальник сделал паузу, видимо, давая заключенному последнюю возможность осознать, пропитаться важностью разговора, раздумать валять дурака. А пялился — дырки в переносице жег.

Что-то в гляделах полковника насторожило Сергея. Встречал Шрам такие звериные зрачки, доводилось не единожды. Их можно назвать — глаза обманчивой колодезой глубины. Муть на их дне колобродит, которая образуется от трения полушарий мозга друг от друга. Короче, какой-то бзик сидит в полковнике, как холерный суслик в норе, а значит, может выскочить и тяпнуть за руку. «Эти глаза напротив, тра-ля-ля» — завертелась в башке пластинка сиропным киркоровским голосом.

Зря полковник замолчал. Пауза стала усыплять Сергея. А ведь, если и отсыпаться, то здесь безопаснее всего. Не полковник же будет его устранять! А если полковник и в курсе заказа, то не допустит в своем кабинете…

В каком-таком кабинете? В кабинете директора Виршевского нефтекомбината. И вот маячит перед Шрамом подкаблучный директор комбината Андрей Юрьевич и докладывает: «Мы тут посовещались и решили больше с черным налом дел не иметь. Честно максать все налоги. А на комбинате отныне перестанем нефть кипятить, а начнем паленый апельсиновый сок варганить». «Ага, это только сон приморочился,» — вздохнул облегченно Шрам.

— Значит, Шрамов, насаждаем уголовные порядки? Избиваем тех, кто против? Гляжу я на тебя… на вас. Молодой кабан…

«Сейчас вякнет, на тебе пахать надо». Но не угадал Сергей.

— …И уже не видишь жизнь без уголовощины.