Изменить размер шрифта - +
Хошь, покрась в бронзовый цвет и ставь в зимнем саду, будто памятник Спартаку.

— Так в чем проблема?

— В башлях. Можем себе позволить? Стоит Шрам того?

— Можем, — опять за столом засияла голливудская улыбка. — Максай, только без лишнего шика, по первому тарифу. Мы — не новорусские из анекдотов. И если из каждого жмура чучело надувать, Кунсткамеры не хватит. Сегодня же вызванивай кого надо, поднимай с люли и плати. Шарманку надо заводить не откладывая. Сколько он просидит? (В ответ — пожатие плечами, упакованными в клубный пиджак) Вот то-то! Ну три-то дня у нас имеются. А от Шрама нам неприятностей перепадет на сумму вдесятеро против названной. — и опять белозубый умолчал, какую путь-дорожку ему переступил Сережка Шрамов. А дело на Руси самое обычное: задолжал зубатик Серегиному инвестиционному фонду «Венком-капитал». Мочилово же — самый надежный способ избавляться от долгов.

— Ну, тогда помянем друга, — вновь укороченный палец расплющился о рюмочный бок. — Земля ему пухом.

— Спи спокойно, дорогой корефан. Понял? — снова типа шутканул белозубый.

Они выпили, не чокаясь…

 

3

 

Второй следственный изолятор Санкт-Петербурга «Углы» мало чем отличался от знаменитых «Крестов». Чуть поновее, чуть поменьше в размерах, послабше слава. В народе его за схожесть часто так и называли: «Вторые кресты», «Малые кресты», «Угловые кресты»… Скромно завсегда сидело начальство «Вторых крестов» на совещаниях, тише едешь — дольше будешь. Тишина стояла в коридорах «Малых крестов». Мертвая тишина и жуть.

«Какой навар можно снять с того, что Шрам проторчит в „Углах“ неделю-две, а то и всего несколько дней. Выкинуть на время из блатной колоды и попробовать чего-то там перетасовать? Руководить братвой и делами он сможет и отсюда. А если цель при всех наворотах совсем простая — завалить Серегу Шрама?

А почему бы и не городить, с другой стороны, огород, если хочешь замести следы… Так, так, вот оно…»

Сергей открыл глаза. Над ним подвесным потолком красовалась изнанка верхней шконки: металлическая сетка с проваливающимся в ее ячейки матрацем. Матрацу судя по замызганности лет так миллиард.

«Замочи Шрама на воле, его ребята перекопали бы округу. Они ж тоже знают тех, кто лично на Шрама зуб имеет, или кому мечтается отломить кусок от Шрамового дела. Значит… Значит, эта падла ходит где-то близко, крутится около Шрама, и сученок этот испугался, что ребята Шрама доберутся до него и порвут на части за своего пахана. Потому и удумал засадить в крытку и заказать, а, может, уже заказал мочилово здесь. Пускай Шрамовы ребята потом „Малым крестам“ предъявы засылают, до заказчика маскарада им, точняк, будет не добраться. Хитро заквашено. И тогда совсем неважно, как долго просидит Шрам на мягких нарах. Чтоб замочить хватит и одного дня. Например, сегодняшнего…»

Кимарить было нельзя. И нельзя будет до тех пор, пока не откинешься волей подышать. А не спать — вредно и тяжело.

— Это не я надумал, это мне старшие рассказывали, — бубнилось через два ряда, — Берешь огрызок сосиски и аккуратненько тушью на нем мозоли и морщинки малюешь. Ноготь тоже можно намалевать, но кайфнее будет со спичечного коробка бумажку содрать и прилепить, будто ноготь уже синий…

Он умудрялся барахтаться на поверхности. Плавать в зыбкой слизи между сном и явью. И каждый звук, будь то шевеление кого-то на шконках или всхрап, не говоря уж о погрюкиваниях, позвякиваниях, ходьбе, он сразу же выцарапывался из мути.

Изредка, выходя из дремы, вращал челюстью, оглядывал камеру.

Быстрый переход