— Вы все с ним согласны? — спросил Бейбарс, обращаясь к эмирам.

— Ты сам говорил, мой повелитель, что мир с франками временный, — произнес Юсуф скрипучим голосом. — Наши шпионы доносят из Акры, что их папа держал совет с правителями Запада насчет Крестового похода. Зачем нам давать франкам время? Почему не порешить их сейчас?

— А я бы призвал к благоразумию, — медленно проговорил Ишандьяр. — Давайте вначале разберемся с монголами в аль-Бире. Возможно, там уйдет больше сил.

— Но я сразу сказал, — поспешно проговорил Махмуд, — что сначала нужно разбить монголов у аль-Биры. Но потом, до похода на Анатолию, давайте раздавим франков.

— Что ты скажешь, эмир Калавун? — спросил Ишандьяр.

— Я уже поведал свои мысли султану, — ответил Калавун.

— Может, ты поделишься и с нами? — проскрипел Юсуф, глядя на Бейбарса.

Тот кивнул Калавуну.

— Я, как и Ишандьяр, полагаю, что нам должно направить силы на укрепление северных границ, защититься от набегов монголов. — Калавун посмотрел на Юсуфа: — На совете франков, о котором ты ведешь речь, присутствовала лишь горстка правителей. Не затеют они скоро новый поход, не сумеют. Нет у них на это сил. Насколько я слышал, пока франки не могут разобраться между собой. Так что сейчас они угрожают нам менее, чем монголы.

Махмуд отвернулся, стиснув зубы.

Бейбарс несколько минут молча разглядывал приближенных.

— Хадир говорит, что сейчас знаки на небе благоприятные для войны против христиан. — Никого из присутствующих упоминание имени прорицателя не обрадовало. — Но я желаю прежде разделаться с монголами. И твердое решение приму, — метнул он острый взгляд на Махмуда, — только после совета со всеми эмирами.

— Мой повелитель, — не выдержал Махмуд, — не заставляй эмиров ждать слишком долго. Некоторые становятся беспокойными. — Под взглядом Бейбарса его голос осекся, но он продолжил: — За четыре года мира с франками ты разоблачил три заговора. Твои подданные не хотят больше терпеть на своей земле неверных.

— Неужели ты веришь, эмир Махмуд, что я желаю мира с этими свиньями? — тихо проговорил Бейбарс. — И о чем я, по-твоему, думал, когда разрушал их города, сносил до основания крепости, шагал по костям их воинов? О мире?

— Мой повелитель, я…

— Да, были бунтовщики. Я их казнил. Но они замышляли свергнуть меня не потому, что хотели продолжить благородную войну против франков. А потому, что жаждали занять мое место. У тех же, кто хорошо меня знает, Махмуд, кто мне предан, у тех нет сомнений, что если есть на Востоке человек, который презирает христиан более, чем все остальные, так это я. И все же нельзя слепо бросаться на них, подвергая империю опасности. Я их уничтожу, но только когда буду готов.

— Кого ты уничтожишь, отец? — В дверях, щурясь на солнце, стоял Барака-хан.

— Чего пришел? — угрюмо спросил Бейбарс.

— Позволь мне участвовать в обсуждении важных дел.

— Важные дела требуют большого ума, — ответил Бейбарс и повернулся к эмирам: — Мы обсудим это на общем совете. Я позволяю вам удалиться.

Эмиры с поклонами направились к дверям. Калавун задержался.

— Ты хочешь что-то сказать? — спросил Бейбарс.

— Мой повелитель, пусть Барака присутствует на твоих советах. Он должен учиться.

— Разве наставники не учат его достаточно всем премудростям? А касательно военного дела я знаю, что могу положиться на тебя.