Хватая ртом воздух, Элвин выглянула из окна. Ощупала пальцами стену, пытаясь найти, за что зацепиться. Но стена была гладкая и уходила вниз метров на десять. Под подоконником у ее ног хрипло кашляла завернутая в одеяла Роуз.

Элвин оглянулась. Гарин лежал навзничь на кровати.

— Помоги, Гарин! — крикнула она, стягивая на груди порванное платье.

Он повернул к ней свое красное пьяное лицо и пробормотал:

— Не вздумай прыгать, поломаешь ноги.

— Там под окном есть планка. Если ты поможешь, я смогу на нее встать. А оттуда можно спрыгнуть. Потом ты свяжешь простыни и опустишь Роуз, я ее приму.

Гарин снова уставился в потолок.

— Гарин, пожалуйста! Мы здесь погибнем! — Из гостиной они перешли в спальню, но сюда уже подбирался огонь. Она подоткнула в щель под дверью одеяло, однако дым все равно проникал. В гостиной вовсю бушевало пламя.

— Мы все равно погибнем, — отозвался Гарин. — Ты что, не слышишь, как ревут трубы? Это значит, что мамлюки взяли ворота. И потом, куда нам бежать?

— Я говорила тебе, у нас есть корабль.

— У меня нет.

— Ты сядешь с нами. — Элвин подошла к кровати. — Доплывешь до Венеции. Только помоги нам выбраться отсюда.

Гарин угрюмо вздохнул:

— А потом ты пошлешь меня к чертям.

— Нет, серьезно, я клянусь.

Он с усилием поднялся, схватил ее за руку, притянул к себе.

— Тогда скажи, что ты меня любишь.

Элвин глянула на Роуз на полу под окном, перевела взгляд на Гарина и опустила глаза.

— Я тебя люблю.

— Врешь, — взорвался он. — Врешь, чтобы спастись.

— Боже, Гарин, — закричала Элвин. — Если тебе нужны мои страдания, тогда оставь меня здесь, и я отвечу за свой грех перед Богом. Но умоляю тебя, спаси мою дочку. Помоги спустить ее на землю! — Гарин молчал, и она направилась обратно к окну. Что делать? Остаться здесь и сгореть или попытаться все же спустить Роуз на простынях, а потом спрыгнуть самой? Но если мамлюки вошли в город и уже добрались до порта, то гибель неизбежна. И это была ее вина. Из-за нее погибнет дочка. Из-за нее. Элвин хрипло зарыдала, прижав ладонь ко рту. Закрыла глаза и сползла вниз под подоконник, к Роуз, которая задыхалась от дыма. Дверь из гостиной уже почернела и начала потрескивать. Она подняла дочку на руки, прижала к себе, бормоча ей в волосы: — Прости меня, прости ради Христа, моя красавица. Мне надо было увезти тебя, когда была возможность.

— Не плачь, мама, — отозвалась, всхлипывая, Роуз. Высунула из-под одеяла руки и обвила шею Элвин.

— Роуз, милая, я очень люблю вас, тебя и твоего отца, и буду любить до последнего дыхания. Я всегда любила лишь его одного. Всегда, сколько себя помню. Но однажды сорвалась и ужасно его предала. Мне было тогда больно, я разозлилась и захотела, чтобы он тоже страдал. Но я… я не хотела. — Элвин затряслась в рыданиях. — О Боже, прости меня. — Пламя принялось облизывать края двери. — Пожалуйста, родненький, милый Иисус, прости меня и дай увидеть его один последний раз! А потом забери меня, Господи!

Гарин сел, закашлялся, постепенно трезвея. В голове стучало, он чувствовал себя изодранным, больным, насквозь пропитанным ненавистью и горечью. Разглядел сквозь дым Элвин и Роуз, в отчаянии прильнувших друг к другу. Наконец дверь рухнула, и в комнату ринулся жар из преисподней. Он заслонил лицо рукой. Значит, вот он какой — ад? Значит, вот чем кончается все? Гарин вдруг вспомнил, сколько радости ему доставляло наблюдать за Роуз. Вспомнил, как он воображал, что однажды она подбежит к нему, возьмет за руку и улыбнется. Вспомнил, как в отрочестве мечтал творить добро, сражаться за христианство.