Колхозы были своеобразной реставрацией крепостного права в России, причем в форме наихудшей, близкой к аракчеевским военным поселениям. Изнурительная бесплатная работа на государство. Освободиться от нее в 1930-е годы (отойти в сторону) было почти невозможно. Е.Т. Дорохова (1912) рассказывает: «Сперва-то насильно в колхоз никто не хотел идти. Где лучше жилось? Да кто знает. Постановили, что в колхозе лучше. А кто постановил, черт его знает. В колхозе-то нас сперва с гармошкой возили, а потом зажали в бараний рог. На трудодни-то ничего не давали. Хлеб и семена выгребали все подчистую. Работой нас надсадили. День и ночь были на полях. То снопы вязали. Утром рано, чуть свет, идешь на поле. А вечером придешь — темно, ничего не видать, ходишь, шаришься по ночи. Потом молотьба пойдет. День и ночь молотишь. На неделю увезут в поля, там и спишь. В баню только отпускают вымыться. Да и опять на поле».

Между тем энтузиазм первых лет колхозов, задор совместного труда — это не выдумки, а реальность. Коллективный труд однодеревенцев и впрямь был весел и радостен. Умело поощрялось соревнование. Валентина Семеновна Созинова (1919) хорошо помнит: «В деревне у нас решили: колхоз так колхоз, что же делать. Надо работать и работали. В деревне было 16 домов, один председатель, один бригадир и все. Все жители разделились на 2 бригады: «челюскинцы» и «буденовцы». Между ними было как бы соревнование. На бумаге они никаких договоров не писали, а работу сравнивали, какая же бригада лучше работает. Работали от зари до зари, в летний период — весь световой день. Вот взять, к примеру, сенокос, заготовку кормов. Утром, как только рассветет, идут косить. Хозяйки оставались дома готовить завтрак и выгонять скот в поле. После косьбы семья возвращалась на завтрак. Если погода стояла хорошая, солнечная, то после завтрака гребли сено и метали стога. Обедали в поле, стогометание продолжалось до самого вечера. Хозяйки немного пораньше уходили домой, чтобы приготовить еду и пустить скот. Когда возвращались с поля домой, «буденновцы» и «челюскинцы» сравнивали свою работу: кто сколько сделал, качество работы, количество.

Косили так чисто, как брили. Наряду с деловыми разговорами были шутки-прибаутки, которые поднимали настроение.

Утром каждая бригада старалась первой уйти на работу. У «буденовцев» был вожаком Иван Петрович. Он ставил скамейку к окну и спал на ней, для того чтобы, как только займется заря, выйти на работу со своей бригадой. Другой бригадир тоже не дремал, старался еще раньше выйти. По этому поводу шуток было очень много».

Это доброе, радостное и уважительное отношение к труду, радостная атмосфера работы, увы, сохранилась, в лучшем случае, до войны. Разрушить ее оказалось несложно, восстановить — практически невозможно. Между тем наивных чистосердечных крестьян радовали малейшие знаки внимания и отличия, поощряли копеечные подарки. А они в первые годы колхозов еще были. «По первости-то кое-какие привилегии были там. В уборочную, помню, снопы вязали. Норма-то была 400 снопов. Но с каждым годом разные были, то 600, то 700 снопов. А я-то самое большее за день 1200 снопов навязывала. Жатки косили, а мы снопы вязали. Работали-то тогда много, рук своих не жалели. Вот мы там с одной вязали. До обеда норму навяжем, и нас везут на жеребце с гармошкой, с весельем. Почетом считалось. Премии тогда за работу давали. Материал там, галоши, из тряпок такое. Мне платок дали. Вот так и работали, не жалели себя» (Е.Т. Дорохова, 1912).

Колхозы, по сути своей, стали государственными органами использования бесплатного крестьянского труда, органами принуждения и перекачки всей продукции села государству. Сколько и по какой цене забрать хлеба, мяса, молока и прочего — решало государство, то есть покупатель.