– О’кей! – Женщина вздохнула, отвернулась и крикнула куда-то за спину на почти безупречном русском языке: – Эй, Алекс, иди сюда, это интересно! Этот олух собирается читать нам инструкцию!

Павел так и сел, раскрыв рот от изумления. Но его рот раскрылся значительно шире, когда из-за кустов показался все такой же взъерошенный и рыжий Шурка Неприятных в необъятных цветастых шортах до колен.

– Miranda Writ? – недовольно спросил Шурка с жутким акцентом, видимо, не зная, как передать это сугубо американское понятие по-русски. – Он будет нас инструктировать о наших правах? Спроси, за что нас арестовывают?

– За непроходимый и клинический идиотизм, – брякнул по-русски несколько пришедший в себя Павел.

Тут уже женщина раскрыла рот, а Шурка, сразу не врубившись, что рейнджер-то заговорил на его родном языке, набычился и сжал кулаки.

– Да кто ты такой… ой!

– Незримый герой… ой-ой! – передразнил Павел. – А ты, Шурка, все такой же.

И никакой Гоголь не описал бы последовавшую за этими словами Немую Сцену.

Так в жизни Павла сверкнула очередная судьбоносная встреча. Причем судьбоносная применительно не только к будущему: Аланна – так звали эту женщину, Шуркину американскую жену, – невольно прочертила для Павла значительный кусок его прошлого.

Ее история заслуживает отдельного рассказа, если не целого романа. Ее мать, Инга, родилась в семье инженера-горняка в украинском городе Краснодоне, жила в одном дворе с впоследствии легендарным Олегом Кошевым, училась в одном классе с Любой Шевцовой. Когда город заняли немцы, Инга бесстрашно и безрассудно включилась в подпольную борьбу, по ночам расклеивала антифашистские листовки, что-то химичила в сарае с зажигательными смесями и избежала страшной участи молодогвардейцев лишь потому, что была угнана на работы в Германию. Она попала в лагерь на востоке Франции. В октябре сорок четвертого лагерь был освобожден наступающим корпусом генерала Паттона и незамедлительно передан в ведение управления тыла. Ротой, под чьим началом оказался лагерь, командовал отпрыск семейства из «Светского Альманаха». Он был настолько импозантен в своей лейтенантской форме, сшитой на заказ у самих братьев Мосс, что больше уже ни на что не годился, и фактически ротой командовал мастер-сержант Алан Кайф, разбитной и оборотистый ирландец из Денвера, до войны служивший простым клерком в единственном городском супермаркете. Первым делом мастер-сержант Кайф распорядился помыть заключенных, переодеть в рабочие униформы со склада и накормить. Только после этого он скомандовал общее построение и перекличку – и был сражен наповал внезапно открывшейся миру русалочьей красотой русской девушки Инги с непроизносимой фамилией Котляревская. Пока дальнейшая судьба «контингента» долго и нудно решалась в различных советских и американских инстанциях, бравый сержант сумел добиться ответного расположения Инги, и когда наспех переоборудованные товарные эшелоны увозили бывших невольников на Восток, в СССР, она одна осталась рыдать на перроне в окружении светло-серых «джи-ай». В эту минуту Инга всем сердцем рвалась туда, на далекую и милую родину, – но не могла, поскольку была уже миссис Кайф. Она знала, что дома никто не ждет ее: земляки, попавшие в лагерь после нее, рассказали, что отца немцы расстреляли за саботаж, а мать нелепо погибла во время облавы. Но ей и в страшном сне не могло присниться, что чуть ли не все ее друзья и подруги по фашистской неволе, так радостно махавшие ей из открытых дверей вагонов шапками и платочками, из гитлеровских лагерей почти прямиком попадут в лагеря сталинские, без всякого суда и следствия. Об этом она узнала много позже и потом уже на родину не стремилась.

Аланна была у Алана и Инги третьим ребенком и, по всеобщему мнению, самым удачным.