– Тогда, может быть, какой-нибудь любимый фильм, книгу, музыку? Или… – он перешел на еле слышный шепот, – марихуаны… Вообще-то запрещено, но можно и укольчик… А? Что?

– Мужчину.

– Что-что? – переспросил он, мгновенно покрываясь потом.

– Я, кажется, ясно сказала – мужчину.

– Но… но… То есть, в каком смысле?.. – Он попятился, словно увидел черта. Сейчас, того и гляди, перекрестится.

– Неужели непонятно – в каком смысле? Или никто из ваших коллег не захочет близости с самой знаменитой женщиной десятилетия? Да еще в подобных обстоятельствах?

Он судорожно вытащил платок и принялся утирать пот с багрового лица.

– Например, вы? Будет о чем рассказать внукам… – И впервые пристально посмотрела ему в глаза.

Судебный исполнитель резко выпрямился и замер. На лице его легко читалась вся гамма сильнейших чувств. Ужас, восхищение – и, конечно же, беспредельно алчное вожделение… Что ж, такое предложение разбудит мужчину и в безнадежном паралитике.

Он, пятясь и не сводя с нее глаз, подобрался к дверям, развернулся, что-то резко выкрикнул в коридор. Потом развернулся обратно и шагнул внутрь камеры, захлопнув за собой тяжелую дверь. На лице его было новое, сосредоточенное выражение. Он сделал еще один шаг. Пальцы теребили пуговицу форменной тужурки.

– Ну, иди ко мне, моя последняя любовь!

Он сделал еще шаг и вдруг остановился, опустив руки.

– Ну что? Не желаете ли вызвать подчиненного подержать ваш драгоценный?

– Я читал про вас все, – четко и медленно проговорил он. – Книгу, статьи, все материалы дела. Видел фильм, присутствовал в зале суда. И понимаю, что вы обязательно попытаетесь задушить меня, переодеться в мою форму и бежать отсюда. Или что-то в этом роде. Только у вас ничего не получится. Она усмехнулась.

– Не доверяете?

– Вам?! Я пока еще не сошел с ума…

– Я тоже… Вам ли не знать, что мой… номер оборудован по последнему слову техники… «Жучки», телекамеры… Смелее же, господин исполнитель, смелее! Я вас не съем, а вы напишете об этих минутах толстый мемуар и, уверена, станете миллионером, мировой знаменитостью.

Он нервно сопел. Усатое лицо налилось краской.

– Я… я не…

– Не смущайтесь…

Рука его боролась с пуговицей.

– Впрочем, я пошутила.

Стрекот дикторской скороговорки из белого приемничка над изголовьем сменился сладкой музыкой. Она протянула руку и прибавила звук. Испанский душка-тенор…

– Что ж ты, Иглесиас? – с усмешкой пробормотала она по-русски.

– А? – Господин судебный исполнитель решил, должно быть, что она обращается к нему.

– Бэ… Белое танго. Дамы приглашают кавалеров. Не откажите в любезности.

Она ловко спрыгнула со стула и притянула усача к себе. В приемнике соловьем разливался Что-ж-ты:

– Натали-и…

Он водрузил дрожащую руку на ее тонкую талию и, застонав, повалил ее на кровать…

Потом они молча курили. Потом она угостила его шампанским из своего стаканчика и выпила сама. Потом они повторили еще раз, и он был как пылкий и нежный Ромео, как тигр, как молодой полубог, а она – как трепетная лань, как пылкая пантера, как кроткая голубица…

Чиновник вновь прильнул к ней, но она отстранила его:

– Довольно. Вы исполнили свой долг, служебный и человеческий. Теперь ступайте. Вас давно уже разыскивает начальство.

Он попятился и опустился на стул.