Тот ошарашенно стал шарить по столу, нашел свои сигареты и боком сполз со стула в сторону выхода. Второй, который был постарше, тоже попытался встать, но тяжелая рука майора легла на его плечо и придавила к стулу.
— А ты куда? За ним? Сядь, не выделывайся! Сказал же, что нажраться хочу. Сиди, один я не пью. Я буду пить, а ты меня слушать и тоже пить. Денег-то у тебя нет, так ведь? То-то! Повезло тебе, угощаю.
На столик со стуком встала запотевшая семисотграммовая бутылка «Пять озер», тут же появились тарелки с бутербродами, нарезанным дольками лимоном. Игнатьев одобрительно похлопал по руке девушку-официантку. Так и не успев закурить, он отложил сигареты и налил в две рюмки.
— Бери, брат, — кивнул он мужику. — Как меня зовут, тебе знать не обязательно. А вот как тебя зовут?
— Николай, — заулыбался мужик и послушно схватил рюмку.
— Ну, вот и давай, Коля! За то, чтобы вечер у тебя сложился!
Игнатьев выпил рюмку одним глотком. Шумно выдохнув, он закрыл глаза, поморщился и некоторое время так сидел, прислушиваясь к действию алкоголя. Тепло медленно стало расползаться от пищевода и желудка по телу. Удовлетворенно крякнув, Игнатьев закурил и уставился на собеседника потеплевшим взглядом.
— Закусывай, Коля, закусывай. Жизнь штука хорошая, если иногда случаются приятные вещи. Вот у тебя случилось. Человек должен быть оптимистом, иначе сопьешься. Ты оптимист, Коля?
— Я-то? Да что я, — залепетал совсем осоловевший мужик. — Вот на халяву выпил, и уже хорошо. Мне много не надо.
— Правильно, — одобрил Игнатьев и снова наполнил рюмки. — Давай за оптимизм. Каждый человек должен быть оптимистом. Пессимистом допускается быть человеку только при одной профессии — врача-проктолога. Он каждый день на работе видит такое! Знаешь, Коля, кто такой врач-проктолог?
— Нет, — испуганно заморгал мужик.
— Ну и выпьем за то, чтобы ты никогда этого не узнал!
Игнатьев снова опрокинул рюмку и съел бутерброд с колбасой. Только сейчас он понял, что зверски голоден. Поймав проходившую мимо официантку за локоть, потребовал две порции горячего. И снова наполнил рюмки. Коля, сидевший напротив, совсем раскис. Он безуспешно пытался прикурить сигарету.
— Эх, Коля, — опять с шумом выдохнул Игнатьев пары алкоголя, — живешь ты и счастья своего не знаешь. Вот брошу скоро все к чертовой матери и заживу такой же жизнью, как и ты! И пусть все катится в тартарары. Пусть друг друга жрут, тарелки друг другу вылизывают… и задницы. Ты слушай меня, Колян! Я тебя что, зря пою? Ты меня слушать обязан и поддакивать… Жизнь, Коля, вокруг дерьмовая, потому что люди вокруг дерьмовые! И я дерьмо, поэтому от меня и жена ушла. Детей у нас не было, вот и ушла. Она думала, что детей из-за меня нет, я думал, что из-за нее. А пока гадали да думали к врачам сходить, она взяла и ушла. Пью я, видишь ли! А как не пить, когда вокруг столько дряни, когда жизнь дрянь?
Игнатьев не видел, как мимо кафе проходил какой-то человек. Он замедлил шаг и внимательно посмотрел на дальний угловой столик, где сидел майор в расстегнутой до пупа форменной рубашке и бомжеватого вида тип в крайней стадии опьянения. На голове этого алкаша красовалась надетая набекрень милицейская фуражка. Человек криво усмехнулся и полез в карман за телефоном.
Дагестанец-бармен, который в этот момент проходил из туалета мимо незнакомца с телефоном, осуждающе покачал головой. Он вернулся за стойку и продолжал оттуда поглядывать. Наконец человек закончил разговор, еще раз посмотрел с нехорошей улыбкой в сторону майора и двинулся своей дорогой. Бармен тут же стал протискиваться к столику Игнатьева.
— Товарищ майор, — бармен присел на край соседнего стула и громко зашептал, — товарищ майор, там тип какой-то сейчас звонил по поводу вас…
— Чего? — зарычал Игнатьев, фокусируя взгляд на лице парня. |