(Впоследствии при осмотре холодного тела Никиты в кармане у него оказались книжка песен «Разлука», паспорт под номером 836 и пустой кошелек.)

Следом прогремело еще несколько выстрелов. Кто-то закричал: «Казаки едут!» Замелькали в воздухе нагайки. Все побежали врассыпную и вновь соединились на улице Пустой. Шли под развернутыми знаменами, Аким Кретов и Макар запевали, остальные подтягивали. Внезапно из-за угла на них налетели черносотенцы – только быстрые ноги спасли Макара от гибели. Но и на следующий день, и потом он был в самом водовороте беспорядков.

В Москве нет воды, хлеба, газеты не выходят, перебои с электричеством, остановились конки и трамваи. Видя подобное брожение, царь скрепя сердце согласился на все эти «кипятильники», «умывальники», «вентиляции», «отмену грудных номеров», «отмену обыска», что там еще? «Библиотека за счет хозяина»? «Хорошее обращение»? «Восемь часов работы»? «Рубль пятьдесят – мастеровому, рубль – рабочему, полтинник – мальчику»?

Прислали из Царского Села народу, сочинили Манифест: «мертвым – свободу, живых – под арест». Ибо уже назавтра на Немецкой улице был убит революционер Николай Бауман.

В продолжение целого дня его тело несли от Технического училища до Ваганьковского кладбища. Макар лично подпирал плечом левый борт гроба Николая Баумана. Стеша сохранила фотографию траурной процессии. Он идет, голову понурил, резко очерченные скулы, щеки втянутые, сдвинутые брови, весь его облик суровый говорил о том, что он этого дела так не оставит. Тем более поздно вечером на Никитской, по пути с Ваганькова колонна рабочих, в которой дед горестно возвращался домой, была расстреляна из окон Манежа. Макар едва спасся тогда, он был молодой и проворный.

– Умирая со смертью, ты должен жить, чтобы искать…

Для осуществления этой цели требовалось оружие. Московский комитет выдвинул в ряды рабочих некоего товарища Доссера, боевого организатора по кличке Леший. Это был крепко сколоченный мужик, как тот стул, с которого встал Макар, когда отправился под красным знаменем останавливать заводы. Лицо Лешего пряталось в бороде, носил он серую косоворотку, походил на крестьянина.

– Неуклюжие смит-вессоны тульской работы и «бульдоги» достать не проблема, да разве это оружие? – говорил Леший, поблескивая косым глазом сквозь чайную пыль на одной из тайных рабочих сходок. – Нам требуются винтовки, карабины, маузеры, парабеллумы, в худшем случае – браунинги и наганы.

Рабочие отдавали последние сапоги, чтобы купить браунинг.

Железнодорожники запасались маузерами, винчестерами и магазинными ружьями. Разгромили оружейный магазин Биткова на Большой Лубянке. Курские мастерские получили от Московской боевой организации три ящика карабинов и двадцать штук маузеров. Маузеры лежали в большой корзине, завернутые в масленую бумагу, рядком, как младенцы перед кормлением. От них кисло пахло железом, и это тревожило и веселило Макара.

В чаеразвеске семнадцать человек имели маузеры, остальные подпольщики держали наготове браунинги, шестизарядные «бульдоги», некоторые приготовили «селедки» – стальные тяжелые шашки. Плешакову, десятнику курской дружины, когда он пришел по одному адресу на Садовой-Триумфальной улице, положили в руки мешок с бомбами. Он закинул его за плечи, как свеженакопанную репу, и понес по городу на свою квартиру.

Макар тогда жил в доме Кубышкина на Хиве. В сентябре четвертого года познакомился с неким Алексеем Финиковым. Вроде мелкий торгаш, держал овощную лавку. А в этой лавке можно было получать капусту, завернутую в листовку. Кочан разворачиваешь, а там: «Долой извергов и правительство продажных царедворцев и прихвостней капитала!» Или купишь морковь, стряхнешь с бумажки землю с песком и читаешь: «Товарищи! Ждите сигнала нападения на тирана!»

Последнее, что Макар получил от Финикова в декабре перед началом всеобщей стачки, – это письмо самого Ильича из Женевы боевому комитету, в него завернули померзшие клубни картошки.