— Но я не хочу никого учить, — закричал он. — И тем более не желаю читать проповеди. Я хочу быть врачом! Заниматься медициной! Неужели так трудно понять?

Джезебел закрыла глаза и принялась раскачиваться в кресле, тихо напевая под нос «О, Благодать!». Так она обычно давала понять, что разговор окончен.

Хоули взглянул на отца — последнюю линию своей обороны, но Сэмюэл лишь пожал плечами и покосился на жену, словно говоря, что последнее слово за ней и он здесь бессилен. Обезумевшему от горя Хоули осталось лишь написать в университет и сообщить, что, несмотря на свое желание стать студентом, он не в состоянии платить за учебу. В глубине души молодой человек надеялся, что ему предложат стипендию, но приемная комиссия мгновенно согласилась с его решением и поблагодарила за проявленный интерес — в письме не было и намека на сочувствие.

Таким образом, Хоули пришлось навсегда распрощаться с мечтой об официальной врачебной практике. Впрочем, имелись и другие курсы — подешевле, на которых он мог удовлетворить свою жажду знаний; Хоули решил разведать о них подробнее и, пытаясь заглушить разочарование, остановился на них за неимением лучшего. В одном из выпусков «Двухмесячного обозрения практикующего врача» он прочитал, что Медицинский колледж Филадельфии предлагает заочный курс общей терапии, рассчитанный на двенадцать месяцев: по его окончании выдавался диплом. Обучение стоило шестьдесят долларов — сумма равнялась его годовому доходу, но Хоули подумал, что это недорого, послал заявление и вскоре был принят на учебу.

Чтобы скопить денег на диплом, Хоули отправился на поиски ночной работы, и ему предложили место на бойне Маккинли-Росса, где три раза в неделю, с девяти вечера до шести утра, он получал туши овец или коров, которые требовалось свежевать, потрошить и резать на куски.

Хотя Джезебел и Сэмюэл были в ужасе, в начале учебы эта работа казалась Хоули вполне естественной. Долгими ночами водил он пальцем по различным частям человеческого тела, изображенным в «Анатомии Грея», изучая их названия и функции и понимая, как легко все они ломаются или изнашиваются. Он знал расположение слабых точек в связках и сухожилиях — и хотя еще ни разу не разрезал ножом труп, мечтал об этом и уже выяснил, с помощью каких надрезов его проще всего вскрыть. Работа на бойне была далека от идеала, но юноша с удовольствием предвкушал, как ему принесут свежезабитое животное, поручив отделить кости от мышц, а кожу — от органов, собрать отдельно кровь и разрубить тушу на отбивные для обеденного стола. Возможно, кому-то это внушило бы отвращение, но, думая о предстоящем, Хоули Харви Криппен непроизвольно облизывал губы.

В первый вечер ему дали в напарники шестидесятидвухлетнего ветерана бойни Маккинли-Росса по имени Стэнли Прайс, который, как сообщили юноше, и обучит его ремеслу. Это был тощий старик со слегка сутулой спиной и грязно-седыми волосами В первую очередь Хоули обратил внимание на то, что руки учителя покрыты красными линиями, — тридцать семь лет разрубал он туши мертвых животных, и в поры так глубоко въелась кровь, что на коже старика как бы остались отпечатки миллионов внутренностей.

— Никакой водой не смоешь, — с гордостью сказал ему Прайс. — На моих руках больше крови, чем у любого душегуба из тюряги. И я намного лучше орудую ножом. Когда-нибудь разделывал тушу?

— Нет, — признался Хоули со смехом — вопрос был нелепым. Можно подумать, что во времена своей мичиганской юности он долгими, истомными летними днями, сидя на крыльце, вспарывал брюхо приблудным собакам и кошкам.