Изменить размер шрифта - +
Поговаривали, что человек может родиться, прожить всю жизнь и умереть в этих громадных сортировочных центрах, пока его документы мучительно медленно проходят свой путь через бесконечную вереницу чиновников и служащих. Иногда бумаги терялись, иногда их кто-то крал. Ведь это были лишь крохотные крупицы в бесконечной лавине документов, заставлявших биться больное сердце бюрократической машины Империума.

 

 

 

Но тем не менее те, кому по воле фортуны или Императора удавалось ступить на священную землю родного мира человечества, исчислялись миллионами — настолько мощным был этот вечный поток паломников. Как океанские волны на давно забытой Старой Земле, этот поток метался туда и сюда, чтобы поспеть на пышные фестивали, организуемые Министорумом во славу святых и Лордов Терры. Но самым важным из всех праздников, в которых дозволялось участвовать народным массам, было поминовение Ангела — Сангвинала, Багряный Пир, празднество Благословенной жертвы. Каждый солярный год в этот день количество людей на улицах вырастало до невообразимых масштабов, пилигримы толкались, как скотина возле кормушек, тянулись к воротам руками и умоляли стражей пустить их внутрь. Поговаривали, что наиболее достойным паломникам дозволялось приблизиться к самим Вратам Вечности и лицезреть обряд поминовения, проводимый на месте легендарного боя Ангела, в момент, когда праздник достигал своего исступленного апогея.

 

 

 

До Сангвиналы оставалась всего неделя, и рукотворные ущелья планеты-города Терры буквально кишели народом. Каждую извилистую улицу и старую мощеную дорогу покрывал живой ковер желающих принять участие в торжестве, распевающих гимны, раскачивающихся из стороны в сторону в медитативном трансе и неуклонно продвигающихся, с упорством армии завоевателей, к разверстым, словно жерло пещеры, вратам Внешнего Дворца. Над процессиями зависли штурмовые катера Адептус Арбитрес закованных в черное вершителей правосудия. В эти дни им приходилось быть бдительными, как никогда, выискивая в толпе дурную кровь. Раз за разом корабли опускались, и молчаливые фигуры затаскивали разражавшегося гневными тирадами паломника или кого-то, похожего на колдуна, внутрь этих летучих центров дознания.

 

 

 

Было жарко. Город охватило безумие толпы паломников, сходящих с ума в облаках пыли. Надо всем этим возвышались невообразимо огромные стены Внешнего Дворца, вздымаясь ввысь во всем своем поблекшем великолепии и ожидая, когда живой прилив хлынет к их подножию.

 

 

 

Дознаватель Люче Спиноза впервые смотрела на эти стены, наполовину скрытые в утренней дымке. До них было около пятидесяти километров, но стены все равно заслоняли собой горизонт, такие же внушительные, как горы, когда-то возвышавшиеся на их месте, а теперь служившие фундаментом для могучих бастионов.

 

 

 

Она стояла у кристалл-флексового панорамного окна на высоте около километра над землей. Помещение находилось на самом верхнем уровне одного из тысяч шпилей, торчавших тут и там среди бесконечных кварталов, раскинувшихся во все стороны до самого горизонта. Далеко на востоке едва заметные лучи восходящего солнца пытались пробиться сквозь пелену клубящихся облаков, бросая тусклые отсветы на стальные и адамантиевые конструкции.

 

 

 

Спиноза не могла оторвать взгляда от Дворца. Даже с такого расстояния от вида этого святого места у нее начала кружиться голова. Она знала, что где-то там, в глубине этого рукотворного материка, Он ведет свою вечную борьбу. От мыслей о Его великой жертве на глаза навернулись слезы, как это часто бывало и раньше.

 

 

 

Спиноза настолько была поглощена созерцанием Дворца, что не услышала мягких шагов своей госпожи.

Быстрый переход