|
Алена Гаспарян, бывшая в девичестве Битовой, предъявляла многочисленные претензии своему мужу Геворгу. Он в долгу не оставался, отвечая ей той же монетой. Это при том, что вина в разладе лежала, в общем-то, именно на нем. Геворг нашел себе очередную молоденькую любовницу и все больше и больше времени проводил с ней, а не со своей дражайшей супругой. Вначале он развешивал на уши супруге лапшу правдоподобных отговорок. Но очень скоро это перестало «прокатывать». Алена не верила ни одному его слову. Тогда все чаще и чаще в ход начинали идти руки. Да-да, за ревнивые вопросы и замечания она стала получать затрещины и оплеухи. Армянин, вероятно, руководствовался в своем рукоприкладстве патриархальной русской мудростью: бей бабу молотом — будет баба золотом. Однако этот принцип никак не срабатывал. Точно так же саму Алену не успокаивала другая народная мудрость: бьет, значит, любит. Пыталась терпеть. Уговаривала себя, внушая, что все пройдет и семейная жизнь вернется на круги своя. Не проходило. Не возвращалась. И когда в тот вечер муж на замечание отвесил ей громкую пощечину, она не выдержала. Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения. Оказавшаяся под рукой ваза с какой-то замысловатой икебаной полетела под ноги мужу. Тот подпрыгнул на месте, будто ему бросили не вазу, а гранату. Жена побежала от него. Он кричал и ругался, хватал по пути другие вазы и метал их в стены. Алена в ответ швыряла в него все, что попадалось под руку. И тоже кричала, тоже ругалась.
— Вот я вижу, как ты меня любишь! Готов променять на любую смазливую мокрощелку! — орала она. — А ведь ты должен меня на руках носить и пылинки сдувать! — Женщина, ты слишком много на себя берешь! То, что я был тебе должен, я тебе давно дал! А ты даже фамилии моей так долго не хотела брать! — орал он в ответ, сбрасывая со стены рамку с фотопортретом. — А мне моя девичья фамилия очень нравится! Я и сейчас люблю, когда меня называют не Гаспарян, а Битова! — еще больше раззадоривала мужа Алена. — Хотела, чтобы она постоянно напоминала тебе о том, кому ты по гроб жизни обязан! Или ты не помнишь, с какой помойки тебя мой брат вытащил?! Да если бы не Витя, быть бы тебе до сих пор базарным хачиком и не более того! «Давай налэтай, памидорки пакупай»! — Вай мэ, ты еще будешь меня упрекать в чем-то! — негодовал армянин. — Тебя наши с Витей вопросы вообще волновать не должны. Это наше сугубо мужское дело. А если здесь кто-то чем-то кому-то обязан по гроб или по полгроба, так это ты! Уже одно только то, что я взял тебя замуж, было для тебя настоящим подарком! Кому ты такая уродина нужна была?! Ты в зеркало на себя посмотри. Ты же вылитая обезьяна! Тебе не на Рублевке место, а в вольере московского зоопарка! — Ну, уж если я обезьяна, то ты, наверное, глист в скафандре! Ну, или там инфузория-туфелька! Да ты даже не знаешь, что это такое! Ты же в детстве не в школу ходил, а в подвал коньячной фабрики! — огрызнулась с новой силой Алена, пряча в своем гневе растерянность и обиду за, мягко говоря, придирки к внешности. К слову сказать, претензии к внешности Алены были верхом напраслины. Чтобы называть ее уродиной или сравнивать с обезьяной, нужно быть не в себе. Блистательной красавицей она никогда не была. Но ее миловидности никто никогда не отрицал. Ни в молодости, ни в зрелых летах. Она всегда отличалась ухоженностью. Следила за собой. Поддерживала фигуру. Была яркой и в целом приятной во всех отношениях женщиной. Просто морально неустойчивому мужу она порядком поднадоела. И он причинял ей не только физическую, но и моральную боль, унижая подобными сравнениями. Виктор Битов появился на «поле семейной брани» в тот момент, когда в сторону Геворга полетела настольная лампа. — Что здесь, черт возьми, происходит? — воскликнул он. |
