И как раз тогда я — впервые и еще неосознанно — подумал, что, может быть, Кристина тоже станет его другом. Не уверен, что мне это пришлось бы по нраву, особенно после того, как мы целый день мучились с ней.

Когда мы подъехали к обочине возле его дома, я сказал:

— С тобой все будет в порядке, Эрни? Он принужденно улыбнулся:

— Да, со мной все будет в порядке. — Его глаза грустно посмотрели на меня. — Дэннис, тебе надо было вступить в какую-нибудь благотворительную организацию. В фонд безработных, а может, в Общество по борьбе с раковыми заболеваниями. Во что-нибудь такое…

— Ах, брось ты.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Если ты имеешь в виду, что ты рохля, то мне это известно.

Из передней двери дома вырвался сноп света, а из него опрометью вылетели Майкл и Регина, — вероятно, они были готовы увидеть полицейских, приехавших сообщить им, что их сын попал в дорожную катастрофу.

— Арнольд? — громко позвала Регина.

— Ну, пока, Дэннис, — проговорил Эрни, теперь уже по-настоящему грустный. — Уезжай, хватит тебе дерьма на сегодня. — Он вылез из машины и покорно произнес:

— Привет, мам. Привет, пап.

— Где ты был? — спросил Майкл. — Молодой человек, вы хоть знаете, как перепугана ваша мать?

Эрни был прав. Я мог обойтись без сцены воссоединения семьи. Развернув машину, я увидел в зеркальце, как они набросились на него, обреченно дожидавшегося своей участи, и смешно потащили к месту расправы. В их целеустремленных действиях не было ни одного резкого движения или необдуманиого жеста. Они заботились о том, чтобы не причинить ему вреда, — он был вещью, сохранностью которой они дорожили больше всего на свете.

Я включил радио. На ультракоротких волнах все еще продолжалась программа рок-уик-энд, и «Силвер баллей бэнд» пели песню, которая называлась «Все то же самое». Слушать ее мешали помехи в эфире, и я настроил приемник на матч с Филадельфией.

Филадельфия проигрывала. Можно было спокойно ехать домой.

7. ПЛОХИЕ СНЫ

Когда я приехал домой, мои отец и сестренка сидели на кухне и ели сандвичи с жженым сахаром. Я сразу почувствовал голод и вспомнил, что еще не ужинал.

— Где ты был. Босс? — спросила Эллани, не отрывая глаз от «16», «Крим», «Тайгер бит» или чего-то в этом роде. Она называла меня Боссом с тех пор, как я в прошлом году открыл Брюса Спрингстина и сразу стал его поклонником. Предполагалось, что это прозвище подходило мне больше всего.

В четырнадцать лет Эллани уже начинала уходить из детства и превращаться в полноценную американскую красавицу — высокую, темноволосую и голубоглазую. Но летом 1978 года она обладала всеми особенностями заурядного подростка. В девять она начинала с Донни и Мэри, в одиннадцать переключалась на Джона Траволту (однажды я по ошибке назвал его Джоном Револтой, и она так расцарапала мне шею, что срочно понадобился лейкопластырь. — не спорю, я был поделом наказан). В двенадцать она увлеклась комиком Диком Шоном. Затем наступило время Энди Джибба. Под конец она дала волю самым зловещим своим наклонностям, и тогда на смену всем пришли монстры тяжелого рока, такие как «Дип пепл» или новая группа «Стикс».