– Да вы знаете, кто я, – воскликнул Вагенбах.

– Нет.

Стюардесса отвернулась и ушла.

– Сказали бы раньше, когда я вас спрашивал, тогда еще было время. Вы же пытаетесь произвести впечатление на стюардесс! Думаете, она смотрит «Угадай мелодию»? Думаете, кто-нибудь вообще ее смотрит? Я хочу сказать, эта передача и без вас сама по себе чудовищна!

Вагенбах сделал глубокий вдох.

– Я не потерплю, – закричал он (но вместо крика послышалось сдавленное хрипение), – оскорблений и…

– Простите! Вы совершенно правы! – сказал сосед и посмотрел на Вагенбаха, потом снял очки и сложил их. Вид у него теперь был весьма озабоченный. – Вы сидите в самолете, не хотите разговаривать, скверно себя чувствуете, и все потому, что я не являюсь вашим поклонником и позволяю себе… Простите меня!

– Ничего страшного!

– Нет, это страшно, это наглость с моей стороны, это…

– Прошу вас, – тихо сказал Вагенбах, – оставьте меня в покое!

Загорелась табличка «Не курить». Мимо пробежала стюардесса. Слишком быстро. Как будто что-то было не в порядке.

– Однажды вы мне понравились. Очень даже ничего. Для ваших возможностей, разумеется. Это было в «Мудром Натане» пять лет назад, когда вы играли Тамплиера. Эту роль даже… Хотите, я помогу вам с ремнем… даже вы не могли испортить.

Вагенбах нащупал ремень и застегнул. Он чувствовал, как снижается самолет; видел, как приближается игрушечный ландшафт за окном; как растут дома, принимая замысловатые очертания; шум моторов как будто усилился, совсем рядом мелькнул вертолет; самолет качнулся. От страха у него перехватило дыхание.

– Даже такой профан, бездарный, абсолютно бездарный профан, как вы, который…

Вагенбах наклонился вперед. Коснулся лбом спинки впереди стоящего кресла. Моторы заревели сильнее. Неужели падаем?

– …который даже свою роль выучить не в состоянии, даже пару предложений, ах, да что говорить… Бездарный как веник!

Вдруг снизу раздался удар, прямо по корпусу самолета, и Вагенбах почувствовал, что все кончено, кончено раз и навсегда.

– Да ко всему прочему еще и тупой, если уж простой текст не может выучить! Раньше, когда вас показывали, я всегда переключал на другую программу, а теперь нарочно включаю! Это так смешно! Так смешно!

Вагенбах смотрел в окошко; там уже мелькала посадочная полоса, пунктирные желтые линии постепенно удлинялись, самолет продолжал тормозить; некая сила выбросила Вагенбаха из кресла, и ремень врезался в тело.

– Удивительно бездарно! Смешно и удивительно бездарно!

Теперь они уже стояли. Вагенбах потирал глаза, медленно осознавая, что все позади. Что они приземлились. Что он жив. Потом отстегнул ремень, сделал над собой усилие и поднялся. Пол заходил ходуном. Голова сильно кружилась. Сосед смотрел на него снизу. Его усы блестели от пота. Волосы были всклокочены, черные глаза еще больше округлились.

– Извините меня, – сказал он, – пожалуйста!

– Что?

– Прошу вас, извините! Я вел себя безобразно!

– Пропустите, – сказал Вагенбах, протиснулся и направился к двери. Он оказался первый, дверь еще была закрыта, и пришлось ждать.

– Прекрасная посадка, – улыбнулась стюардесса, – мягкая, не правда ли? Как по учебнику!

Затем дверь открылась, и Вагенбах мог идти. Голова по-прежнему кружилась. Он глубоко дышал и старался двигаться как можно быстрее. Миновал один коридор, потом следующий, прошел через зеркальные залы к выдаче багажа.