Изменить размер шрифта - +
(Впоследствии этот проект был пересмотрен другой комиссией, учрежденной при министерстве внутренних дел, и послужил основанием закона о печати 6 апреля 1865 г.) Проект предусматривал введение карательной цензуры, но и сохранение элементов цензуры предупредительной. С материалами был ознакомлен Катков, который и написал, ориентируясь на них, свою «Заметку», вызвавшую отпор Салтыкова (см. М. Лемке, Эпоха цензурных реформ, СПб. 1904, стр. 210–218; А. Н. Пыпин. М. Е. Салтыков, СПб. 1899, стр. 32–35).

В связи с работой Комиссии в русской периодике 1862 г. оживленно обсуждался вопрос о преобразовании цензуры. В ходе дискуссии обнаружились две основные точки зрения. За сохранение предупредительной цензуры не ратовал почти никто. И либералы и бывшие либералы, повернувшие в обстановке революционной ситуации вправо, выступали под знаменем борьбы за «свободу слова», против цензурных ограничений. Такие выступления часто оказывались неразрывно связанными с нападками на «нигилизм», с которым будто бы легче будет справиться, если он сможет высказаться открыто. «Если ложь, — заявлялось в журнале Каткова, — присутствует в умах, пусть лучше она выскажется со всем своим задором и без утайки; тогда с ней легко справиться без всяких карательных мер; она или сама себя уничтожит своею откровенностью, или вызовет в обществе отпор…» («Русский вестник», 1862, № 10, стр. 877). Издания этого лагеря с похвалой отзывались о намерениях правительства преобразовать цензуру, стремились представить проекты, планируемые властями, как подлинное освобождение слова, призывали принять участие в обсуждении вопроса о цензурной реформе. В то же время они старались оправдать те цензурные ограничения, которые предполагалось сохранить, говорили о важности постепенности в цензурных преобразованиях, о «государственной необходимости», мешающей иногда осуществить свободу слова (см., например, «Современную летопись», 1862, № 12, стр. 18). В отдельных случаях в высказываниях об изменении цензуры ощущались оппозиционные ноты, встречались критические замечания в адрес официальных проектов, но и здесь звучала вера в то, что от правительства можно ожидать подлинного освобождения слова, нужно лишь только доказать ему пользу такого освобождения («День», №№ 21–24; «Время», № 5–6, статьи «Законы о печати…» и др.). Иной была позиция демократической журналистики. Дело сводилось даже не к тому, что, критикуя официальные проекты, она требовала подлинной свободы слова. Главное заключалось в том, что, раскрывая реакционность различных цензурных систем, демократическая печать подводила читателей к мысли, что такие системы закономерны для абсолютистских правительств, автократических режимов, которые боятся подлинной свободы слова и могут существовать, лишь обуздывая ее. Обсуждение вопроса о цензурных законодательствах, по мнению демократического лагеря, практически не влияет на проведение цензурной реформы (правительство все равно проведет ее по-своему).

Но оно полезно, чтобы заставить понять сущность дела, разрушить всяческие иллюзии, показать несовместимость свободы слова и самодержавной власти. Подобного рода рассуждения высказывались в статьях Н. Г. Чернышевского «Французские законы по делам книгопечатания» («Современник», 1862, № 3), Н. Л. Тиблена «По делу о преобразовании цензуры» (там же), Д. И. Писарева «Очерки из истории печати во Франции» («Русское слово», 1862, № 3–5). Определяют они и содержание статьи Салтыкова. Следует учитывать, что его выступление воспринималось в общем контексте аналогичных материалов, опубликованных, в частности, в № 1–2 «Современника». В конце отдела «Словесности…» этого номера напечатана первая из серии статей А. Н.

Быстрый переход