«Чем больше банк раздает ссуд, — заявлял он, — тем больше увеличивает он количество монеты, приносящей доход стране, потому что при этом дается занятие большему числу рук, торговля расширяется, займы становятся легче и дешевле и, наконец, сам банк наживает барыши».

Иными словами, если активы банка составляют, к примеру, сто тысяч ливров, а он выпускает кредитных билетов на полмиллиона, получается, что денег в обращении становится в пять раз больше.

В этой действительно блестящей схеме (а уж для XVIII века — и подавно) имелось лишь одно весьма уязвимое место: а вдруг все держатели ассигнаций одномоментно возжелают обменять их на королевское золото? «С чего бы вдруг им разом этого захотеть? — отвечал на это Ло. — Они никогда не сумеют сговориться».

Короче, предприятие Ло вновь являло собой гигантскую пирамиду. Однако ж неискушенный герцог Орлеанский ничего страш-ного в том не увидел и с радостью благословил шотландца на финансовые подвиги.

5 мая 1716 года королевским указом Ло и его брату высочайше было разрешено учредить банк, который получил одноименное название — «Ло и компания» (впоследствии его переименуют в «Банк Женераль»),

Банк сразу же начал распространять ассигнации, которые правительство, в свою очередь, обязало принимать повсеместно. Циркуляром министра финансов всем податным чиновникам предписывалось отныне посылать собранные деньги в Париж исключительно в бумажном виде. Соответственно — налоги и прочие подати было разрешено платить тоже бумагой.

И — понеслось. Поскольку наличности в стране не хватало, а банкноты гарантировались королем, они мгновенно подскочили в цене и стали стоить дороже даже, чем традиционные металлические деньги: эдак на 15–20 %.

Нетрудно догадаться, что спрос на бумагу Ло начал расти в геометрической прогрессии. Это ж какая выгода — все равно как ОВВЗ (облигации внутреннего валютного займа) в России середины 1990-х, только наоборот. ОВВЗ, щедро напечатанные ельцинским Минфином, принимались к оплате за полную стоимость, тогда как рыночная их цена не превышала 20–30 % от номинала. (Штука в том, что акцептовывали облигации не у всех, а только у своих.)

Через год, когда спрос на банкноты достиг колоссальных пределов, Ло вместе с регентом решили закрепить успех. Они провели, выражаясь современным языком, масштабную эмиссию и напечатали бумажек еще аж на миллиард ливров. Уже ничем, разумеется, не обеспеченных.

Чем это может закончиться — никто во Франции пока не понимал (многие историки считают, что и сам Ло в том числе). Экономика страны крепла как на дрожжах. Торговля и ремесла переживали настоящий бум, денег — хватало всем.

Воодушевленный таким триумфом, Ло предлагает герцогу Орлеанскому новое экономическое чудо — основать компанию, которая получила бы монопольное право на торговлю в Луизиане.

А чтобы уж совсем наверняка — наряду с деньгами печатать и ее акции, каковые продавать под гарантии правительства.

Герцогу идея приглянулась. Он вообще испытывал бесконечное доверие к чудо-финансисту, спасшему Францию от неминуемого краха. Так начался второй, заключительный акт этой трагикомедии.

Надобно разъяснить, что под Луизианой понималась в то время территория нынешних 15 американских штатов, протянувшихся от Монтаны до Техаса. Это была французская колония, о которой мало что доподлинно в Европе было известно.

Считалось, что Луизиана — территория несметных богатств, где золото валяется буквально под ногами; вот только приступить к освоению оной у французов руки все не доходили. То не хватало денег, то затевалась очередная война.

На этой непоколебимой вере в чудеса Ло и принялся умело играть, рассказывая доверчивым французам невероятные истории про молочные реки и кисельные берега, раскинувшиеся вдоль Миссисипи.