|
Даже удивительно, что высокая блондинка в трауре посмотрела на меня, чуть-чуть приподняв черные очки, когда я заплетающимся шагом подошла к могиле (разве я не невидимка?). А сам Тимур приветливо улыбался мне с большого, утопающего в цветах и венках портрета, словно приободряя. Портрет был цветной, а потому его роскошные глаза имели совершенно живое выражение, как на голографическом снимке, и чуть ли не подмигивали мне. Мол, не унывай, Дюймовочка, это все не правда, на самом деле я жив-здоров и этот сырой могильный глинозем не имеет ко мне ровным счетом никакого отношения.
Горло мое сжал спазм, я попыталась откашляться, но издала гортанный звук, похожий на птичий клекот, испугалась и зажала рот ладонью. Высокая блондинка, подпираемая коренастым крепышом в коричневом костюме, вздрогнула и посмотрела на меня, а я на нее. Неужто это и есть жена Тимура, вернее, теперь уже его вдова, обремененная сонмом хронических болезней, благодаря которым он ее и не бросал. Что-то она подозрительно розовая и цветущая, несмотря на глубокий траур! Я вспомнила, что Тимур от нее все-таки ушел, хоть и не ко мне, и протяжно-малодушно всхлипнула. Блондинка притронулась пальцем к дужке очков и что-то шепнула на ушко коренастому типу в коричневом костюме, в ответ тот повернулся в мою сторону и удостоил меня оценивающим взглядом. Судя по тому, как он скривил губы, оценил невысоко, но какое это имело значение теперь, когда Тимур улыбается мне с портрета, утопающего в могильных цветах? Я крепилась из последних сил, чтобы не разрыдаться в голос, и ждала, когда они все уйдут, оставив меня с моим горем. Произошло это минут через пять. "Пора", - пробормотал коренастый и сжал в крупной ладони хрупкие пальчики безутешной вдовы. Та не стала противиться и послушно пошла за ним, даже не оглянувшись, чтобы бросить прощальный взгляд на могильный холм. Оставшись наконец одна, я первым делом всласть наревелась, в перерывах между рыданиями обращаясь к Тимурову портрету с трогательными пространными речами. Нет, я не допытывалась у него, на кого он меня покинул, я спрашивала, как все случилось, как он, классный водитель, мог попасть в аварию, уж не наша ли с ним последняя ссора тому причиной? - Я же не хотела, чтобы ты ушел, совсем не хотела! - ломала я руки, не сводя глаз с его фотографии. - Я.., я... Честное слово, я так тебя люблю, я никого и никогда так не любила... Ты, ты... Да лучше тебя никого нет, и, кроме тебя, мне никто не нужен, поверь, поверь!.. Не знаю, долго ли я убивалась, потому что перестала ориентироваться во времени и очнулась, только когда кто-то тронул меня за плечо, пробормотав: - Да хватит тебе, дите, убиваться, все там будем. От неожиданности я отшатнулась: передо мной стоял щуплый беззубый бомж, весь высохший, с обветренной и изборожденной морщинами физиономией, на которой отразилось некоторое замешательства. -Тю... Да это баба, а я думал дите... Я только растерянно хлопала ресницами, надеясь, что нежданное видение с минуты на минуту рассеется. Присутствие посторонних, особенно попахивающих прокисшей мочой и крепким перегаром, сильно снижало патетику момента. Однако нарушивший мое скорбное уединение бомж продолжал ковырять в носу пальцем, пытливо вглядываясь в портрет Тимура. Мало того, он подошел к могиле поближе, подслеповато прищурил глаза и по слогам прочитал указанные на табличке фамилию, имя, отчество, дату рождения и смерти. Склонив голову, задумался и снова выдал: - Сорок лет, мог бы еще пожить... Мужик твой, что ли? Я молча сглотнула подступивший к горлу комок. - Видать, не из бедных, цветов сколько... - Бомж и не думал униматься. - Только... - он крякнул, - этой же ночью все растащут. Бабы тут такие ходят, собирают цветы и на рынок их - торговать. И венки по новой в дело идут... Я вздрогнула и испуганно уставилась на привязчивого типа. - Точно говорю, - заверил он, а потом прибавил, воровато глядя по сторонам: - А я могу проследить, чтобы никто тут не шарил. |
