— Да ладно, сынок!.. — Он с огорченным видом прокашлялся. — Не бери в голову. Я понимаю, это дичь и чушь собачья, мне самому все это нравится не больше, чем тебе. Но у меня нет выбора — при том кто такой Джейк Уинрой. Так что ты уж выручи меня, давай вместе это как-нибудь по-быстрому утрясем.

— Спрашивайте, я все вам расскажу, шериф Саммерс, — сказал я.

— Отлично. Что у нас с родственниками?

— Отец у меня умер. Про мать и остальных членов семьи ничего не знаю — где они, что… У нас раздрай пошел сразу после смерти отца. Разбрелись кто куда. Это было так давно, что я не помню даже, как они выглядят.

— Да ну? — удивился он. — Неужто?

Я перешел к подробностям. Из того, что я сообщал ему, ничего проверить было невозможно, но я заметил, что он мне верит; да и странно было бы, если бы он совсем уж ничему не верил. Говорил-то я почти правду. Практически как на духу, за исключением дат. В начале двадцатых угольные шахты в Оклахоме прозябали в жуткой депрессии. Забастовки, беспорядки, усмиряющие население спецвойска, и ни у кого не было денег даже на харч, не говоря уже о врачах и похоронщиках. Было о чем подумать и помимо свидетельств о рождении и смерти.

Я рассказал ему о том, как мы перебрались в Арканзас — собирали там хлопок; потом двинулись дальше к югу, в долину Рио-Гранде, на фрукты и снова к северу, в Империал (штат Небраска), там как раз поспевал урожай… Сначала держались вместе, потом начали расставаться — на день, на два, когда это требовалось по работе. Все чаще расставались и наконец разбрелись окончательно.

Я продавал газеты в Хьюстоне. Был мальчиком на побегушках в Далласе. Разносчиком программок и шипучки в Канзас-Сити. А в Денвере перед самым отелем «Браун-Пэлэс» я выцепил из толпы пацана, одетого чуть получше, собравшись стрельнуть у него мелочишки на кофе. А он говорит: «Бог ты мой, Чарли, ты что, не узнаешь? Я же твой брат Люк…»

Но этот эпизод я, разумеется, опустил.

— Ладно, ладно, — перебил меня он. — Ты когда в Аризоне-то оказался?

Я столько ему лапши навешал, что у него уже начали сворачиваться в трубочку уши.

— В декабре сорок четвертого. Когда у меня день рождения, я сам толком не знаю, но тогда мне, насколько я помню, как раз стукнуло шестнадцать. Во всяком случае, — тут я счел нужным разыграть особенную тщательность подсчета, — больше семнадцати мне никак быть не могло.

— Понятное дело, — кивнул он, чуть нахмурившись. — Это и к гадалке не ходи. Не пойму, как тебе тогда могло быть даже и шестнадцать!

— Короче, шла война, и получить какую-либо помощь было сложно. А эти Филдсы — то есть мистер Филдс с женой (необычайно славная пожилая пара) — взяли меня на свою автозаправку. Платили немного, потому что и дохода она давала с гулькин нос, но мне там очень нравилось. Жил я у них прямо как все равно что сын и каждый цент откладывал. А два года назад, когда па… я хочу сказать, когда мистер Филдс скончался, я выкупил у старушки заведение. Думаю… — тут я поколебался, — думаю, это стало еще одной причиной, чтобы меня потянуло уехать из Тусона. Когда папа Филдс помер, а мама возвратилась в Айову, я как-то перестал там ощущать себя дома.

Шериф кашлянул и высморкал нос.

— Вот хренов Джейк, — проворчал он. — Так ты, стало быть, продал бензоколонку и приехал сюда, так?

— Да, сэр, — сказал я. — Хотите поглядеть на копию справки о продаже?

Вынул, показал. Да еще и несколько писем — из тех, которые миссис Филдс присылала мне из Айовы перед смертью.