Я задвинула эту мысль. Буду волноваться об этом позже. У меня были проблемы, о которых стоило подумать немедленно. Что сказал Криспин? Что я взяла его разум под контроль, как любой другой вампир. Это я сделала? Или ardeur?

В ванной пустили воду.

Мне нужен был Жан‑Клод. Я потянулась к нему по нашему метафизическому каналу, который нас связывал, и никого не нашла. Я не могла нащупать его. Будто там, где он должен был быть, зияло большое белое пятно.

Страх захлестнул меня волной, близкой к панике. Я начала дрожать и не смогла остановиться. Я боролась с искушением начать орать на Джейсона, чтобы он проснулся и сказал мне, ощущает ли он Жан‑Клода. Это касалось только меня или что‑то не так было с самим Жан‑Клодом? Где‑то у меня был сотовый. Где же он? Когда метафизика не работает, всегда можно обратиться к передовым технологиям.

Я начала перерывать остатки одежды единственной свободной рукой. Где, черт возьми, этот телефон? Он был у меня при себе прошлым вечером? Или все еще лежал среди багажа? Я не могла вспомнить. Черт побери, что было со мной не так?

Воду в ванной выключили. Криспин открыл дверь и вышел.

– Вы что‑то потеряли?

Я задумалась, просто задумалась. Но в слух сказала:

– Мой сотовый.

Он нахмурился, размышляя.

– Я помню пистолет, но не телефон.

– Я думала, что ты прошлую ночь не помнишь.

– Я помню ее частично, так что может вы и правы, может быть телефон и был. Я могу помочь вам его поискать. – Он подошел, чтобы встать на колени рядом со мной. Это было слишком близко после прошлой ночи, и мы оба были настолько неодеты, что я чувствовала себя неуютно, но мне действительно нужна была помощь. Было ли в действительности глупостью чувствовать себя неуютно рядом с ним? Глупо или нет, но мне было некомфортно. Он и правда считал, что я подчинила его сознание нарочно? Он действительно думал, что я совершила над ним метафизическое изнасилование? Он озвучил это, но, казалось, не был этим расстроен. Я угрожала людям и за меньшее, я, черт возьми, за меньшее даже убивала.

– Знаете, у вас получалось бы искать намного эффективнее, если бы освободили обе руки, – сказал Криспин.

– Оружие заставляет меня чувствовать себя лучше, – ответила я.

– И крест в той же самой руке способствует? – спросил он.

– Цепочка сломалась.

Он прекратил рыться в одежде, чтобы снова задуматься.

– Вы сами ее порвали и отбросили крест.

– Я не стала бы этого делать.

Он пожал плечами, потом вздрогнул.

– Но вы сделали именно это. – Тут он посмотрел на меня немного пристальнее. Эти странные голубые глаза изучали меня. – Вы не помните всего, да?

Я задумалась, что ответит, и наконец выбрала правду.

– Я помню все кусками, но этого я не помню.

– Вы сделали именно это и с амулетом поступили так же.

– Амулет, – переспросила я, – какой амулет?

Он смотрел на мое лицо, будто пытался увидеть мои мысли, и наконец сказал:

– Вот этот амулет. – Он протянул мне свою левую руку. Я сначала не поняла, но потом увидела след от ожога на его руке. Это был круг с животным в середине, с более мягкими контурами, какие приобретают шрамы со временем. Я всматривалась в шрам, приближаясь все больше к его руке, к его коже. Сначала мне показалось, что это Цербер, собака, которая охраняла Преисподнюю в древнегреческой мифологии, но у животного было пять голов. Цербер имел всего три.