– А почему бы, скажите, пожалуйста, вам было не дать согласие на наш брак?

– Само собой понятно почему. Людовик никогда не согласится признать законным брак, заключенный без его разрешения. И ваш муж сбежал… Причем его поспешность кажется мне подозрительной!

– А что, по-вашему, ему было делать? – возмутилась Маргарита. – Сидеть здесь и дожидаться, пока король пришлет команду гвардейцев, чтобы схватить его и бросить в тюрьму?

– А то и повесить. Договаривайте до конца, раз уж начали! На мой взгляд, если вы позволите мне говорить в открытую, ему следовало бы, по крайней мере, дождаться момента, когда станут известны точные намерения Его Величества. А теперь – кто знает, увидим ли мы его вновь?..

Намек на трусость Месье, прозвучавший в речах брата, мигом осушил слезы герцогини Орлеанской и вызвал у нее приступ неудержимого гнева.

– Вы забываете, братец, что я – его жена перед богом и людьми! Какая разница, дал король согласие или не дал его? Разве в его силах разъединить тех, кого соединил сам господь? Уж я-то знаю, что увижу Гастона. Даже если мне придется прождать его до конца своих дней, я даю вам слово, что дождусь!

– Успокойтесь, сестра! – сказал кардинал. – Мы все надеемся на то, что господь не потребует от вас такой жертвы и вы увидите Месье раньше, чем поседеете! Как вы сами говорите, вы теперь замужем. Вот только… я, как и наш брат, опасаюсь, что у вашего августейшего супруга не слишком сильный характер. Он очень приятный человек, очень любезный, но немного легкомысленный. Бегство всегда кажется ему лучшим способом защиты. В нем нет ничего от Цезаря, в вашем супруге, сестра, и, к несчастью, это сразу же бросается в глаза!

Маргарита еще больше разозлилась, но все-таки не рискнула оспаривать утверждение брата, что Гастону вовек не быть увенчанным лаврами Цезаря. Она вступилась за него несколько иначе.

– Вам, человеку церкви, должно быть стыдно, братец, возводить напраслину на того, кто сам не может себя защитить! Уж я-то знаю, что мой супруг любит меня не меньше, чем я его. Он сохранит мне верность при любых обстоятельствах, и одна только смерть сможет разлучить нас! И я запрещаю, слышите, я категорически запрещаю вам сомневаться в этом! Мы принадлежим друг другу, и это на веки веков!..

– Аминь, – вздохнул кардинал Лотарингский. – И да услышит вас господь, дорогая сестра…

Пока Маргарита томилась и умирала от скуки в герцогском замке Нанси, пытаясь хоть как-то убить время, то набрасываясь на вышивку, то погружаясь в молитву, то попросту стоя у окна и высматривая гонца, Гастон Орлеанский метался по Франции и совершал чудовищные глупости, одну хуже другой. При этом он не переставал писать жене и клясться ей в любви и верности.

Любопытно отметить, что этот принц, наверняка самый непостоянный, самый лукавый и самый легкомысленный во всей истории Франции, оказался способен на столь глубокое чувство и такую верность в любви. Он выбрал Маргариту, он хотел сохранить для себя Маргариту, хотел прожить всю жизнь рядом с Маргаритой.

Но эта возможность маячила где-то далеко впереди. Пока что он собирал войска и творил какие только мог бесчинства в прекрасном королевстве своего брата, Его Величества Людовика XIII. Месье можно было увидеть то в Бургундии, то в Оверни, то в Лангедоке, где так трагически закончился заговор Монморанси. Когда заговор был раскрыт и голова Монморанси, с редкостным бесстыдством покинутого своим принцем, покатилась с эшафота, воздвигнутого на тулузской площади де Терро, Гастон снова ударился в бега. На этот раз он добрался до Брюсселя, где встретился со своей матушкой. Толстуха Медичи открыто вела теперь военные действия против старшего сына. Для этого удобнее было находиться в изгнании.