Одна из капель стекла по его губам и попала на язычок. Вкус её немного напоминал вкус молока, но какого‑то соленого и вязкого. Руки матери ослабли, и малыш почувствовал, что скользит куда‑то вниз. Его ножки коснулись прохладного пола, но в тот же момент сильная рука подхватила Зевса и подняла на прежнюю высоту.. Младенец не мог сфокусировать взгляд на лице мужчины, но запах его кожи и тембр голоса запомнил навсегда. Запах был тяжелым, гари и пота, а голос неприятно скрипучим.
– Если сумеешь, живи, – выдохнув чем‑то кислым, произнес человек и, размахнувшись, бросил ребенка подальше от занимающейся пламенем постройки.
Малыш ощутил странную легкость, а цветные пятна предметов и вспышки начали стремительно убегать куда‑то назад. Закончилась эта карусель тяжелым ударом о землю и болью во всем теле. Боль была настолько сильной, что Зевс не мог даже кричать. Он лежал в густой траве и беспомощно ворочался. Ему было больно, жарко, нестерпимо хотелось пить, а по телу, вызывая неприятный зуд, ползали какие‑то насекомые. Один, наиболее резвый жучок ухитрился проползти прямо через центр зрачка, на краткий миг закрыв своим тельцем яркое солнце. Малыш пока не чувствовал попадающих в глаза соринок, защитная реакция должна была появиться ближе к месячному возрасту, но букашка попробовала «на зуб» его веко, и он все‑таки моргнул.
Сколько времени он провел в шуршащей микроскопическими врагами зеленой колыбели, определить было трудно, ведь в столь глубоких воспоминаниях этот фактор значения ещё не имел. Однако Зевс не успел умереть от жажды или голода, и его не убило палящее солнце. Ребенка вновь подхватили чьи‑то руки, и он услышал спокойный низкий голос:
– Уцелеть в таком аду? Повезло тебе, малыш…
Новый человек не пах гарью или потом, а слова произносил мягко и чуть протяжно. Это Зевсу понравилось. Швырять его в кусты мужчина тоже не собирался. Это понравилось мальчику вдвойне.
– Что это спрятано у него в распашонке? – спросил другой голос, ещё более приятный, потому что напоминал мамин. – Какая‑то ампула?
– Лабораторная пробирка, – возразил мужчина. – Я же говорил, до взрыва это пепелище было генетической лабораторией. Что‑то написано… вирус… что‑то про вирус.
Мужчина развернулся спиной к солнцу, и на лицо малыша наконец‑то упала благодатная тень. Теперь ему не хватало только бутылочки с водой или пары глотков молока. Зевс покосился на смутный силуэт незнакомой женщины, но кормить его она, похоже, не собиралась. А ещё от неё почему‑то не пахло никаким молоком.
– Дай‑ка мне. По‑моему, первое слово «опасность»… так… а последнее кончается на «…жения». «Опасность вирусного заражения»? Ого! А ведь этот сосуд открыт! У нас есть шанс подцепить какую‑нибудь экспериментальную заразу?
– Возможно, – согласился мужчина. – Подержи‑ка ребенка, я свяжусь с Центром Службы спасения.
Он осторожно передал мальчика спутнице и отошел куда‑то в сторону, вновь покинув поле зрения Зевса. Женщина держала ребенка неуверенно, и молоком от неё точно не пахло.
– Наверное, нам будет лучше поехать в больницу? – спросила она чуть громче, чем прежде.
– Взгляни на малыша, он ведь жив и здоров, – донеслось откуда‑то издалека. – Надпись на пробирке ещё не означает, что в ней что‑то было. Лучше возьми себя в руки и займись ребенком, это будет полезно для вас обоих…
Зевс увидел, как над ним склоняется улыбающееся, хотя и немного испуганное лицо белокурой женщины. И улыбку, и испуг он определил по косвенным признакам. По тому, как расползлись в стороны очертания её пухлых щечек и по особому наклону головы. Она осторожно положила мальчика на сгиб левой руки и слегка покачала.
– Ну, и как тебя зовут?
Зевс, естественно, не ответил, но мягкие руки женщины частично сняли боль и каменную тяжесть в животе и груди. |