За две секунды судья досчитал до пяти, но его оборвал гонг.

Я посмотрел на Дину Бранд и засмеялся — а что мне еще оставалось делать? Она, однако, смотрела на меня без улыбки. Лицо у нее было больное, как у Дэна Ролфа, только гораздо злее.

Секунданты поволокли Буша в угол и стали растирать, не вкладывая в это особой души. Он открыл глаза и посмотрел себе на ноги. Ударил гонг.

Малыш Купер затопал на середину, поддергивая трусы. Буш дождался, когда дурень приблизится, и быстро пошел на него.

Левая перчатка Буша нырнула вниз и буквально утонула в брюхе Купера. Купер сказал: «Ух» — и попятился, сложившись пополам.

Буш выпрямил его ударом правой в зубы и утопил свою левую снова. Купер опять сказал: «Ух», и у него начались неприятности с коленями.

Буш врезал ему с обеих сторон по голове, взвел свою правую как пружину, длинным ударом левой аккуратно установил лицо Купера в нужном положении и выбросил правую руку прямо из-под своей челюсти в челюсть Купера.

Все, кто был в зале, почувствовали удар.

Купер грохнулся на пол, подпрыгнул и лег смирно. Судье потребовалось полминуты, чтобы отсчитать десять секунд. Он мог считать хоть полчаса. Малыш Купер был в отключке.

Осилив, наконец, счет, судья поднял руку Буша. Вид у обоих был невеселый.

Наверху что-то сверкнуло, притянув мой взгляд. С узкого балкона метнулась вниз серебряная полоска.

Раздался женский крик.

Полет серебряной полоски закончился на ринге звуком, в котором смешались глухой удар и хлопок.

Айк Буш высвободил руку из пальцев судьи и свалился на Малыша Купера. Из шеи у него торчала черная рукоятка ножа.

10. ТРЕБУЮТСЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

ЛЮБОЙ ДАВНОСТИ

Когда полчаса спустя я вышел на улицу, Дина Бранд сидела за рулем маленькой голубой машины и разговаривала с Максом Талером, стоявшим рядом.

Квадратный подбородок Дины выдавался вперед, ее крупные яркие губы грубо выплевывали слова, морщинки по углам рта стали глубокими и жесткими.

У игрока был такой же неприятный вид. Красивое лицо пожелтело и затвердело, словно деревянное. Тонкие губы вытянулись в нитку.

Все это напоминало веселую семейную сцену. Я бы не стал в нее вмешиваться, если бы девушка не увидела меня и не позвала:

— Господи, Боже, я уж думала, вы никогда не выйдете.

Я подошел к машине. Талер взглянул на меня поверх крыши без особого дружелюбия.

— Вчера вечером я советовал тебе уехать во Фриско. — Шепот у него был резче, чем крик. — Сейчас я тебе приказываю.

— И на этом спасибо, — ответил я, влезая в машину.

Пока Дина возилась с зажиганием, Макс сказал ей:

— Не в первый раз ты меня продаешь. Это был последний.

Она тронула машину с места, обернулась и пропела ему через плечо:

— Пошел ты к черту, любовь моя!

До города мы добрались быстро.

— Буш умер? — спросила она, сворачивая на Бродвей.

— Конечно. Когда его перевернули, острие ножа торчало спереди.

— Мог бы сообразить, что с ними шутки плохи. Зайдем куда-нибудь поесть. Мне отломилось сегодня почти одиннадцать сотен, так что мой дружок может дуться, пока не лопнет. А вам сколько перепало?

— Я не ставил. Значит, вашему Максу это не понравилось?

— Не ставил?! — воскликнула она. — Ну не осел ли! Где это слыхано, чтобы человек не ставил, когда он такое знает?

— Я не был до конца уверен. Значит, Максу не понравился такой оборот дел?

— Нетрудно догадаться. Он много просадил. А теперь еще злится, что у меня хватило ума вовремя переметнуться и взять свое. — Она яростно затормозила у китайского ресторана.