На нем не было никакого альпинистского снаряжения.

Как только подземный толчок сошел на нет, Джордан приблизился к преподобному и остановился перед ним.

— Что вы здесь делаете, падре?

Тот внимательно посмотрел на него из-под капюшона своей сутаны, на что Джордан ответил таким же пристальным, оценивающим взглядом. Корца был на два дюйма выше Джордана, и под длинной распахнутой курткой его тело выглядело худощавым, мускулистым и гибким. Твердые черты его лица ясно говорили о славянском происхождении. Полные губы придавали лицу некоторую мягкость. Концы его длинных черных волос лежали на воротнике, хотя священнослужителю надлежало иметь более короткую стрижку. Но его глаза, внимательные и черные — слишком  черные, — вот что заставляло сердце Джордана биться учащенно и тревожно, а его пальцы — непроизвольно сжимать оружие.

Он всего лишь священник, внушал себе Стоун.

Корца еще на мгновение задержал свой взгляд на Джордане, затем быстро отвел глаза и обвел ими помещение усыпальницы.

— Вы слышали меня, падре? Я ведь задал вам вопрос.

Слова, сказанные преподобным, были едва слышными, произнесенными на выдохе, ответа на поставленный вопрос в них не было:

— Церковь обладает преимущественным правом на все то, что находится внутри этой усыпальницы.

Корца сделал шаг, чтобы обойти Джордана. Тот схватил его за руку — но поймал лишь воздух. Падре каким-то образом увернулся и с достоинством подошел к раскрытому саркофагу.

Джордан последовал за ним, заметив, что взгляд преподобного остановился на девочке, пригвожденной к стене; при этом его лицо не выражало ничего. Корца заглянул внутрь пустого саркофага, заметно напрягся и застыл на месте.

Эрин, отойдя от стены, приблизилась к падре. Она держала в руках свой мобильник, надеясь услышать сигнал Сети и сбросить свои фотографии куда-нибудь, где они были бы в безопасности, — исследователь остается исследователем в любых обстоятельствах.

Как только она приблизилась к саркофагу, Джордан встал между ней и Корцой. Почему-то ему не хотелось, чтобы она находилась рядом с этим странным священником.

— Это уже запрещенная для посторонних зона, — предупредил он.

Перельман, держа руку на кобуре, поддержал его:

— Вам не следует находиться здесь, падре Корца. Израильское правительство установило строгие ограничения в отношении вашего посещения этого места.

Священнослужитель игнорировал слова и того, и другого — он пристально смотрел на Эрин.

— Вы нашли какую-нибудь книгу? Или каменный блок вот такого размера?

Он развел руки в стороны, показывая размер блока. Эрин покачала головой.

— Ничего подобного мы не нашли. Только эту девочку. Похоже, немцы опустошили эту усыпальницу во время войны.

Его единственной реакцией на ее слова было лишь то, что глаза его чуть сузились.

Да кто он, этот парень?

Джордан положил руку на приклад своего пистолета-пулемета и не спускал глаз со священнослужителя, ожидая его дальнейших действий. Падре, вероятно, считал, что молчаливость и быстрота движений являются основными аспектами поведения, вызывающими уважение людей, однако пока в его действиях не было заметно ничего угрожающего.

Периферийным зрением Джордан заметил, что рука Маккея потянулась к ножу.

— Спокойно, капрал, — приказал он. — Отставить.

Падре, не обративший внимания на движения Маккея, вдруг настороженно замер, не завершив поворота и направив ухо в сторону, откуда послышался какой-то звук. Он смотрел в глаза Джордана, но сказанные им слова относились ко всем:

— Вы все должны уйти отсюда. Немедленно.

В последнем слове слышалось явное предостережение.

О чем он вообще говорит?

Ответ на этот вопрос прозвучал из наушника Джордана — внезапно раздавшийся крик, крик крови и боли, столь неожиданный, отчаянный и резкий, что он, казалось, минуя уши, вонзился прямо в мозг.