Норрека, однако, это не заботило, его беспокоили подгибающиеся ослабевшие ноги. Хотя заклинания исходили от доспехов, он внезапно почувствовал себя так, словно только что в одиночку поднял и починил мачту. Норрек ждал, что латы отправятся обратно в каюту, но теперь, когда основная опасность была устранена, они, очевидно, решили предоставить дальнейшее ему.

Уходя с палубы, Норрек чувствовал, будто его железный нагрудник весит тысячу фунтов; к тому же тяжёлые взгляды команды «Ястребиного огня» продолжали сверлить ветерана. Несомненно, они скоро забудут, кому обязаны жизнями, и начнут размышлять, что означает присутствие на борту повелителя демонов. Страх имеет привычку обращаться жестокостью…

И всё же Норрек сейчас думал только о том, как добраться до постели. Он отчаянно нуждался во сне. Даже буря не сможет теперь его разбудить. Придёт утро, и, если нужно, он попытается объяснить, что произошло.

Норрек лишь надеялся, что никто из команды тем временем не предпримет ничего глупого… и фатального.

Тьма. Тёплая, обволакивающая тьма.

Кара свернулась в ней, как в гнезде, таком уютном, что ей долго-долго не хотелось покидать его. Но потом пришёл момент, когда что-то — какое-то тяжёлое ощущение, дурное предчувствие — заставило её повернуться, поёжиться… и попробовало разбудить.

А ещё она услышала голос:

— Кара! Девочка! Где ты?

Знакомый голос медленно вытаскивал её из забвения. Кто-то помогал Каре Ночной Тени проснуться. Эта темнота, это небытие держали пленницу. Уют, который они предлагали, душил, настаивая на вечном сне.

— Кара!

Нет, больше тут уже не уютно. Теперь все царапается, колется, ты словно в гробу, а не в мягкой постели…

— Кара!

Веки колдуньи дрогнули и открылись.

Она стояла в деревянной гробнице, и все тело будто окоченело.

Где-то залаяла собака. Девушка моргнула, пытаясь сфокусировать зрение. Мутного света, проникающего в узкие щели, хватило на то, чтобы лучше понять, что с ней. Дерево давило на девушку со всех сторон — что это, пустой ствол безо всякого выхода? Дупло? Её каким-то образом засунули сюда, запечатали и оставили тут умирать?

Волна клаустрофобии накрыла Кару с головой. Она попробовала пошевелить руками, но не смогла. Они были привязаны к бокам крепкими ростками, тянущимися от «стен». Хуже того, лицо поросло мхом, склеившим губы. Она пыталась издать хоть какой-то звук, хотя понимала, что никто не услышит её слабого стона.

Псы лаяли громче… ближе. И она вспомнила голос, голос капитана Джероннана, выкрикивающий её имя:

— Кара! Госпожа! Девочка! Ты меня слышишь?

Ноги тоже не двигались: они были связаны, как и руки. Кара была абсолютно беспомощной.

Боязнь замкнутого пространства усиливалась. Хотя большую часть своей короткой жизни колдунья провела в уединении, у неё всегда оставались и свобода передвижений, и свобода выбора. Напавшие призраки лишили её и того, и другого. Почему они сразу не прирезали её, отчаявшаяся Кара сказать не могла, но если в скором времени ей не удастся убежать, она погибнет, как погибла бы от кинжала… но смерть будет медленной и мучительной.

Она не собиралась мириться с этой мыслью. Ей хотелось бежать, хотелось свободы, только бы не переживать невыносимую пытку голодной смертью…

Связанную, с заткнутым ртом — никакие замысловатые заклинания её не спасут. Нет, теперь в ней бурлили, требуя выхода, грубые эмоции, обычно сдерживаемые последователями Рашмы. Кара уставилась на дерево с ненавистью человека, заживо зарытого в могилу.

Она не умрёт так, от чёрной магии нежити…

Она не умрёт так…

В дупле стало жарко: на коже колдуньи выступили крупные капли пота. Ростки ещё туже стиснули её руки и ноги.