Пальцы в конце концов разжались. Тут же Илью качнуло и бросило в одну сторону, затем в другую. Если бы не помощник капитана, покатился бы он по мокрой палубе к самому борту, но бывалый моряк схватил юношу за руку.

– Крепче стой. Ногами держись за палубу.

Палуба – это земля твоя, парень, запомни. На ней стоять надо крепко, как на суше, чтобы ни волна, ни ветер, ни кулак сбить не смогли. Понял? – прокричал он, перекрикивая шквалистый ветер.

Илья кивнул, цепляясь за канат. Помощник капитана, раскачиваясь из стороны в сторону, не держась, двинулся на нос сухогруза.

Илья вернулся в каюту, где корчился его приятель.

– Ну что, совсем плохо?

– Ой, не могу, – прошептал Селезнев, – все нутро болит, кажется, что кишки узлами завязались.

– Сходи наверх, на ветру в холодке постой, полегчает.

– Мне, наверное, уже ничего не поможет.

Быстрей бы это все закончилось, – ответил Селезнев, вытирая рукавом пот с бледного лица.

– Давай выведу тебя на свежий воздух, чего сидеть в душной каюте…

– Пошел ты! – ответил Иван, отворачиваясь к стене.

Илья пожал плечами и пошел в рубку к радисту, с которым успел подружиться. Радист сидел с сигаретой в левой руке, правая лежала на ключе. Он сосредоточенно отбивал радиограмму.

Увидев молодого человека, он показал, чтобы тот сел рядом. Закончив работу, радист отключил аппаратуру.

– Курить будешь? Бери, не стесняйся.

Когда сухогруз качнуло, пачка сама поползла по столу.

– Нет, не буду, накурился.

– Что, хреново тебе?

– Уже ничего.

– Это обязательно пройдет. Главное, первый раз перебороть немочь, а потом она тебя никогда не возьмет. Я в первом рейсе в шторм не попал и во втором тоже. А в третьем из Николаева вышли, осень была, нас так качало. Я всем хвалился, что морская болезнь меня не берет. А тут так затрясло, что я чуть не сдох. Думал, кранты, а потом понемногу все прошло, забылось, и теперь мне качка не страшна, я ее не воспринимаю. Правда, когда штормит, жрать не могу.

Да и тебе не советую.

– А мне и не хочется.

Шторм закончился так же неожиданно, как и начался. Южные шторма не бывают долгими.

Наутро уже светило солнце, вода сверкала, волнение улеглось. Сухогруз «Академик Павлов» шел курсом, который проложил штурман, не отклоняясь от него ни на полградуса.

Алатур и три его помощника готовились к таинству. Из дома были вынесены три древних барабана и трещотка. Барабанам, полученным Алатуром в наследство, была не одна сотня лет, и они обладали чудодейственной силой. Под их звуки человек впадал в транс – в него вселялись духи и произносили свои пророчества.

Помощники разожгли костер. Алатур облачился в ритуальные одежды. Взяв в руки длинный нож, он принес в жертву лежавшего в корзине петуха. Затем слил кровь птицы в маленькую глиняную тарелочку.

Словно по команде загремели барабаны, вначале большой и длинный, затем средний. Быстро-быстро, необыкновенно часто застучал маленький барабан. Сердца собравшихся задергались. Ноги, руки, головы принялись совершать хаотичные движения, руки взлетали, потом опускались на мгновение, затем снова взлетали. Пальцы то сжимались, то разжимались. В сумерках темной, беззвездной гаитянской ночи вокруг костра танцевали магический танец.

Жорж Алатур взмахивал древней трещоткой, издававшей странный звук, как будто сухие кости гремели друг о дружку в кожаном мешке. Глаза у всех были широко раскрыты, но люди ничего не видели. Участники ритуала смотрели на огонь, вокруг которого совершал странные движения человек. Эти движения становились все более импульсивными.

Неожиданно танцующего охватил экстаз.