Генерал нажал кнопку вызова Людмилы Ивановны.

— Кокошкина вернуть! Срочно! — и одобрительно посмотрел на лейтенанта. — Ты, Геннадий, молодец! Ты вот, так сказать, примерно, сослужил мне службу верно!

Довольный Геннадий вытер пот на раскрасневшемся лице:

— Значит, откомандируете? На три недели?

— Откомандирую. Но… ложка дегтя. Маленькая, но противная. Откомандирую вместе со мной. Я сам буду этим делом заниматься. Там дел оказалось невпроворот. Одному Кокошкину явно не справиться. Мы несколько групп сформируем. А руководить всей сводной бригадой буду я. Не возражаешь?

Лейтенант так завертел головой, показывая, что не против такого генеральского решения, что, казалось, вот-вот голову себе открутит.

— Ты ко мне в группу хочешь или к Кокошкину? — совершенно ровным голосом спросил генерал Грязнов.

— Я? — поперхнувшись, переспросил лейтенант и невольно задумался на минутку.

— Думай быстрее. — Генерал снова сел за стол. — Сейчас Кокошкин придет, я ему должен готовое решение довести.

Глава четвертая

Ковригин возвращался домой той же дорогой. Чек, найденный в кустах, вместе с сигаретной пачкой лежал у него в кармане. Ковригин еще не решил, что с ним делать. Как распорядиться найденной уликой? В том, что чек из московского магазина не простая бумажка, а настоящая улика — вещь, побывавшая в руках бандита и потому обязанная вывести на его след, — в этом Ковригин мало сомневался. Но, конечно, сомнения имелись. Не очень большие — так, процентов на пятнадцать…

Ковригин справедливо считался мужиком разумным. Он понимал, что жизнь не боевик про хороших и плохих, где хорошие под конец всегда побеждают. В жизни не было места подвигу! В жизни улики не валялись под самым носом. А если и валялись, то на них никто внимания не обращал, потому как великие сыщики, умевшие по пеплу сигары и оторванной пуговице выйти на след преступника, обитали только в приключенческих книгах и фильмах. Нормальный человек, если только он не параноик, ничего подозрительного не увидит ни в оторванной пуговице, ни в товарном чеке, лежащем в придорожном кусте. Где же еще и валяться всякому мусору?

Процентов на пятнадцать Ковригин допускал, что чек этот мог попасть в кусты из кармана честного обывателя, ни сном, как говорится, ни духом с бандитами не связанного. Скажем, шел себе еще один столичный гость, любитель помокнуть под дождем с удочкой, культурно провести выходные. Шел он по тем же местам, где сегодня проходил Ковригин, остановился возле куста справить нужду, да и дальше направился, посвистывая. И что ему до того, что из кармана вылетела жеваная старая бумажка и, завертевшись осенним листом, улетела в заросли? Честный обыватель на этот чек, скорее всего, крючки покупал, лески.

И вот чек, оказавшийся случайно не в то время не в том месте, уже ведет доморощенного шерлока холмса по ложному следу…

Да, все эти кислые мыслишки бродили у Ковригина в голове, как опара, то переполняя сознание до краев, то снова опадая на дно. Ковригин старался не дать им ходу, чтобы ненужные сомнения не задавили на корню его решимость что-то сделать самому. Ковригин вообще не любил предаваться лишним размышлениям и сомнениям. Он любил, раз для себя что-то решив, уже не отступать до конца, пока не победит или не проиграет.

«С другой стороны, если посмотреть, — размашисто шагая через лужи по знакомой местности, где нет нужды лишний раз глядеть под ноги, думал Ковригин, — если допустить, что этот чек обронил бандит… Тогда вряд ли он будет из магазина „Охотник-рыболов“. Хотя и бандит может быть членом охотничьего клуба и даже открыто патроны к помповому ружью там покупать… Кто его знает, что у бандита на уме? У него ж на лбу не всегда написано… Допустим, если по кассовому аппарату вычислить адрес магазина (Ковригин случайно знал из жалоб своего знакомого московского торговца, имевшего три киоска на Динамо, какая катавасия происходила пару лет назад, когда московский мэр издал приказ обязательно регистрировать все кассовые аппараты), вычислить адрес магазина и приехать, посмотреть, какой он.