Рука Кириона с почерневшими, скрюченными пальцами лишь чуть-чуть не дотягивается до упавшего болтера.

Ксарл, самый могучий из них, должен был умереть последним, а никак не первым. С отсеченными руками и ногами, превратившимися в покрытые броней культи, он угасает медленно и мучительно. Смерть приносит ему лишь бледную тень той славы, которой он так неистово жаждал.

Нет, Ксарл не желал бы такой смерти, однако его враги — те немногие, что еще способны дышать после окончания самой длинной в их жизни ночи, — будут помнить его до собственной кончины. И это единственное утешение, которое он заберет с собой в могилу.

Меркуций тоже гибнет не последним. Бедный, верный Меркуций стоит над телами своих братьев и защищает их от вопящих ксеносских ведьм, чьи кривые мечи рубят его на куски.

Он продолжает бой и после смерти. Когда плоть, кровь и сам воздух изменяют ему, он черпает силы в упрямстве и ярости.

И падает с мольбой о прощении на губах.

Вариил гибнет одновременно с Кирионом.

При виде этого наблюдатель ощущает странную горечь: Кирион и Вариил терпеть не могут друг друга, не выносят даже голосов. И все же пламя, охватившее первого, перекидывается на второго, неся одному смерть, а второму нестерпимую боль.

Вариил единственный из них умирает безоружным.

Последним встречает смерть Узас. Узас, в чьей душе начертаны руны Кровавого Бога, хотя на доспехах его нет клейма.

Он падает последним. Его топор и гладиус обагрены смрадной кровью ксеносов. Кольцо теней сжимается вокруг него. Тени пляшут, выкрикивают нечеловеческими голосами безумные слова. Он приветствует их собственными криками: сначала воплем ярости, затем боли и наконец громовым хохотом.

Навигатор прячет оба своих секрета под черной тканью, но лишь один из них легко скрыть. Она мчится по ночным улицам под светом звезд, который намного добрее к ее бледной коже, чем вечная не-тьма «Завета». Навигатор оглядывается через плечо, пытаясь обнаружить признаки погони.

Пока что их нет.

Наблюдатель чувствует ее облегчение, хотя это только сон, и Октавия его не замечает.

Запыхавшись, она ныряет в укрытие и проверяет оба своих секрета. Повязка все еще на месте и охраняет ее бесценный дар от тех, кто не в силах понять. Наблюдатель следит за тем, как дрожащие руки женщины скользят вниз, ощупывая тело, и задерживаются на втором секрете.

Бледные пальцы оглаживают раздувшийся живот, едва скрытый черной курткой. Наблюдателю знакома эта куртка — она принадлежит Септимусу.

Голоса выкрикивают ее имя, требуют показаться на свет и проклинают. В черном жерле аллеи вырастает высокий силуэт. Он вооружен легко — для погони и перестрелки на городских улицах.

— Стоять, еретичка, именем Священной Инквизиции!

Октавия снова срывается с места, прижимая руки к округлившемуся животу. Ее преследуют звуки выстрелов.

Пророк открыл глаза.

Вокруг него была только комната — холодное спокойствие его личной кельи. Стены уже подернула нострамская клинопись, летящие знаки, кое-где написанные от руки, а местами вырезанные в металле. Такие же отметины, выцарапанные в состоянии пророческого транса, покрывали броню воина.

Кинжал выпал у него из руки и лязгнул об пол. Последняя руна осталась незавершенной. Этот символ был ему знаком и не принадлежал его родному языку.

Со стены на Пророка смотрел раскосый глаз. В уголке его повисла единственная слеза.

Руна эльдар, означающая горе богини и дерзкое упрямство их расы, обреченной на вечное странствие между звезд.

Месяцы горячечных снов внезапно обрели смысл. Он обернулся к вырезанной на стене спирали, обрамленной грубым, усеченным по бокам кругом.