Я поднялся наверх в поисках комнаты, которая, я знал, должна была там быть. Мне пришлось сломать замок, чтобы войти туда. Тяжелая дубовая дверь открылась со скрипом.

Я оказался в длинной комнате, выкрашенной в белый цвет. Флюоресцентные лампы висели над скамьями, и там сохранилось еще очень много оборудования, указывающего на то, что это была хорошо оснащенная лаборатория, а не устроенная где-то наскоро аптека, подобная той, которую Гэрри Кондит соорудил в отдаленном углу своей фабрики. Это была большая исследовательская лаборатория с воздушным кондиционированием вроде тех, которые фармацевтические компании строят вместо того, чтобы платить подоходный налог. Я прошел вдоль скамеек, осмотрел счетчики, лабораторные трубки для испытаний и электровибраторы. Я осмотрел также аппаратуру для подачи тепла и света и сложный набор термометров для измерения проводимости жидкостей. Я не нашел только сеньора Мануэля Гамбеты до Росарио да Куньи, поскольку он давно отбыл.

И я объявил ему, что он должен выполнить самую важную задачу – вернуть водолазное снаряжение в Лондон. Если с ним что-нибудь произойдет, это обойдется мне в такую кругленькую сумму, что мы даже не можем себе представить. Чарли нравилась ее работа – расследование по делу о наркотиках, и Клив Синглтон был более чем когда-либо ее преданным рабом.

Я позвонил в Лондон по открытой линии и посоветовал им последить за Айвором Батчером, используя для этой цели Колокольчика. Мне ответили, что он не очень подходит для роли хвоста, но я настаивал, ибо всем нам следует учиться.

– А если Батчер попробует уехать из страны? – спросили в Лондоне.

– Задержите его по какому-нибудь обвинению, – ответил я терпеливо.

– А по какому? – спросили меня.

– Ну, попробуйте Закон о нарушении правил уличного движения, – раздраженно бросил я и положил трубку.

Так началась эта тяжелая неделя: предстояло первое заседание совета Страттона. Все происходило как обычно на первом заседании. Люди просили разъяснений и требовали записей, которые оказались давно утеряны. Доулиш и я образовали хорошую команду. Я превращал значительные возражения в незначительные, а Доулиш специализировался на том, чтобы иронизировать по породу этих незначительных возражений. Насколько я убедился, образование этих объединенных комитетов шло довольно успешно, но я видел также, что О'Брайен может создать нам трудности. Он настаивал на различной процедурной ерунде, по поводу чего Доулиш начинал волноваться, или раздражаться, или и то и другое.

Однако Доулиш постарался проявить сдержанность и дал О'Брайену выговориться, затем, помолчав некоторое время, произнес загадочное «Да?», словно не был уверен, что О'Брайен полностью высказался, и снова изложил свою точку зрения, тщательно подбирая выражения, будто он разговаривал с ребёнком. Доулиш скорее разорвал бы свои штаны, чем нарушил неопределенность.

Должен признаться, что наблюдать за тем, как он это делал, доставляло большое удовольствие.

В четверг утром Айвор Батчер позвонил мне. Он воспользовался одним из наших внешних телефонов, зарегистрированных как принадлежащие детективному агентству. Джин сказала, что я встречусь с ним по адресу СУ-7 в восемь тридцать вечера.

Я был занят весь день. В семь тридцать закончил дела и запер блок хранения материалов, содержащий большую часть секретной информации, которая имелась в нашем здании. Без этого наша картотека осталась бы бессмысленным собранием номеров улиц, названий дорог, фотографий и сведений.

Я составил поверхностный доклад о положении в Албуфейре, написал, что досье «Алфоррека» закрыто, и положил его Доулишу для ратификации.