Они что-то говорили, но их голоса тонули в общем гаме. На помосте вовсю отплясывал медведь, девочка крутила ручку шарманки, и при взгляде на тень от этого действа, отбрасываемую на стену светом свечей, напрашивался вопрос — возможно ли нечто подобное в мире дневного света? Когда он снова посмотрел на шоумена, тот уже нахлобучил шляпу и стоял, уперев руки в бока. Один из стоявших вытащил из-за пояса длинноствольный кавалерийский револьвер, повернулся и навёл его на сцену.
Кто-то нырнул на пол, кто-то потянулся за своим оружием. Владелец медведя стоял, как подавальщик винтовок в тире. Грянул выстрел, и вслед за прокатившимся эхом все звуки в комнате смолкли. Пуля угодила медведю куда-то в центр туловища. Медведь негромко застонал, заплясал быстрее, и в наступившей тишине было слышно, как шлёпают по доскам его громадные лапы. Между задних лап текла кровь. Маленькая девочка с лямками шарманки на плечах замерла, и ручка шарманки застыла в верхнем положении. Человек с револьвером выстрелил ещё раз, револьвер с грохотом подскочил, повис чёрный пороховой дым, медведь снова застонал и закачался, как пьяный. Он держался лапами за грудь, из пасти показалась тонкая струйка кровавой пены; он закричал, как ребёнок, сделал, приплясывая, несколько последних шагов и рухнул на помост.
Кто-то уже схватил стрелявшего за руку, и револьвер закачался высоко в воздухе. Ошеломлённый владелец медведя стоял, вцепившись в поля своей старосветской шляпы.
Пристрелил-таки этого чёртова медведя, произнёс бармен.
Девочка высвободилась из лямок шарманки — та с шипением грохнулась на пол, — подбежала к медведю, встала на колени, обхватила большую мохнатую голову и, всхлипывая, стала её баюкать. Большинство людей в помещении уже повскакали и стояли в этом жёлтом дымном пространстве, держась за оружие на поясах. Шлюхи целым выводком шарахнулись назад, а какая-то женщина забралась на помост, прошла мимо медведя и простёрла перед собой руки.
Всё улажено, заявила она. Со всем уже разобрались.
Ты считаешь, со всем уже разобрались, сынок?
Он повернулся. У барной стойки стоял судья и смотрел на него сверху вниз. Судья улыбнулся и снял шляпу. Большой бледный купол черепа блистал в свете ламп, как громадное светящееся яйцо.
Последние из верных сих. Последние из верных сих. Кроме нас с тобой, все теперь, можно сказать, покойники. Верно?
Он старался смотреть мимо. Огромная туша заслоняла его от всего мира. Было слышно, как та самая женщина объявляет, что в соседнем зале начинаются танцы.
«И поколения, что в мир придут, проклятью шутку принца предадут», произнёс судья. Он чуть повернулся. Уйма времени, успеем потанцевать.
Я танцам учиться не собираюсь.
Судья улыбнулся.
Тиролец и ещё кто-то склонились над медведем. Девочка плакала, платьице спереди потемнело от крови. Судья перегнулся через стойку, схватил бутылку и большим пальцем вышиб пробку. Та, взвизгнув, как пуля, улетела в темноту над лампами. Он ливанул в глотку добрый глоток и откинулся на стойку. Ты же сюда потанцевать пришёл.
Мне пора идти.
Судья как будто расстроился. Идти?
Он кивнул. Потянулся к шляпе на стойке, взялся за неё, но не поднял и не двинулся с места.
Кто откажется стать танцором, если сможет? сказал судья. Танцы — это так здорово.
Женщина стояла на коленях и одной рукой обнимала девочку. Потрескивали свечи, и мёртвый медведь лежал большой горой меха в своём кринолине, будто некий монстр, убитый при совершении противоестественного акта. Судья налил виски в пустой стакан рядом со шляпой и подтолкнул его по стойке.
Пей, сказал он. Пей. «В сию ночь душу твою могут взять у тебя».
Он посмотрел на стакан. Судья улыбнулся и отсалютовал ему бутылкой. Он взял стакан и выпил.
Судья не спускал с него глаз.
Ты всегда считал, что, если ничего не говорить, тебя никто не узнает?
Ты видел меня. |