За мула они получили техасское седло — голый каркас, покрытый сыромятной кожей, не новое, но прочное. Новую уздечку и удила. Тканое шерстяное одеяло из Сальтильо, такое пропылённое, что не разобрать, новое оно или нет. И наконец, золотую монету достоинством два с половиной доллара. Взглянув на эту монетку у мальца в руке, техасец потребовал ещё денег, но шорник покачал головой и поднял руки — мол, разговор окончен.

А мои сапоги? напомнил малец.

Y sus botas, сказал техасец.

Botas?

Sí. Он стал показывать, будто шьёт.

Шорник посмотрел на сапоги и нетерпеливо сложил пальцы чашечкой. Малец разулся и встал в пыли босиком.

Закончив дела, они остановились на улочке и переглянулись. Малец закинул новую сбрую на плечо. Второй капрал посмотрел на парня из Миссури. Денег хоть сколько есть, Эрл?

Ни медяка.

У меня тоже. Тогда можно проваливать обратно в нашу забытую Богом дыру.

Малец поправил сбрую на плече. Ещё четвертак «орла» можно просадить, напомнил он.

На Ларедито спустились сумерки. Из своих гнёзд в здании суда и в крепостной башне вылетают и носятся по кварталу летучие мыши. Пахнет горелым древесным углём. У глинобитных крылечек притулились дети и собаки, а боевые петухи, хлопая крыльями, устраиваются на ветках фруктовых деревьев. Товарищи по оружию шагают вдоль голой глинобитной стены. С площади доносится приглушённая музыка оркестра. Вот они миновали тележку водовоза, вот — провал в стене, где при свете небольшого кузнечного горна что-то куёт старый кузнец. Вот в дверном проёме показалась девушка, такая красивая, что всё вокруг расцветает.

Наконец они останавливаются у деревянной калитки. Она навешена на двери побольше — может, это ворота. Входящим приходится переступать через порожек больше фута высотой, дерево стёрлось от тысяч сапог там, где сотни глупцов запинались, падали и вываливались, пьяные, на улицу. Трое рекрутов проходят по двору мимо навеса у старой кривой и бесплодной виноградной лозы, где в сумерках расхаживают, покачивая головами, мелкие куры, входят в бар, где горят лампы, пригибаются под низким брусом и пристраиваются у стойки — первый, второй, третий.

Рядом стоит пожилой чудаковатый меннонит, он поворачивается и пристально их рассматривает. Тощий, с узенькой бородкой, в кожаном жилете и нахлобученной чёрной шляпе с плоскими полями. Рекруты заказывают виски, выпивают и заказывают ещё. На столах у стенки играют в «монте», из-за другого столика на рекрутов оценивающе поглядывают проститутки. Рекруты стоят вдоль стойки бочком, зацепившись пальцами за ремни, и озираются. Они громко обсуждают предстоящий поход, и старик-меннонит печально качает головой и прикладывается к стакану.

Они остановят вас у реки, бормочет он.

Второй капрал смотрит мимо приятелей.

Ты это мне?

У реки. Это я вам говорю. В тюрьму вас посадят, всех до одного.

Кто это, интересно?

Армия Соединённых Штатов. Генерал Уорт.

Чёрта с два у них это получится.

Молю Бога, чтобы получилось.

Капрал смотрит на приятелей. Потом наклоняется к меннониту. Это ещё что значит, старик?

Коли перейдёте реку с оружием вместе с этими флибустьерами, назад вам дороги не будет.

Никто назад и не собирается.