Зашуршали кусты сирени, и он вновь различил ее силуэт. Что она делала в кустах? Может, писала? Но ведь она только что из дома. Не иначе, морочит его! Теперь он заметил в ее руке какой-то бесформенный предмет. Света не хватало, и он никак не мог определить, что это такое. Внезапно его осенило. Букет! Она вышла из дома, чтобы нарвать сирени, и сейчас вернется назад. Нужно немедленно действовать!

Она медленно пошла по направлению к подъезду, потом остановилась и поднесла букет к лицу.

Наслаждается ароматом! Сейчас, сейчас…

Саван!

Теперь ее было довольно хорошо видно, свет лампочки над дверью подъезда обрисовал силуэт: легкий плащик, копна волнистых волос, зонтик… букет.

Он, пригнувшись, бесшумно подкрался к ней за спину. Пахнуло ее запахом и сиренью. Он достал из кармана тонкий, но необычайно прочный кожаный ремешок. Теперь он сжимал его двумя руками, никак не решаясь… Она шагнула к дому. Все! Ждать больше нельзя. Он рванулся вперед и накинул удавку ей на шею. Она вскрикнула, судорожно дернулась, букет и зонтик выпали из рук. Засучила ногами, попыталась освободиться, рванулась что было сил, но он затягивал удавку все туже и туже. Теперь она только хрипела, сдавшись почти без борьбы. Привычный запах внезапно изменился, теперь она пахла по-другому: остро и неприятно, и он невольно поморщился. Она воняла! Его передернуло от омерзения, но через секунду, совершенно неожиданно для себя он страшно возбудился. Чувство было настолько ярким и острым, что он содрогнулся от сладкой волны и прижался к ней сзади всем телом. Его колотило в пароксизме острейшего наслаждения. Хватка непроизвольно ослабла, и она, тотчас почувствовав это, собрала остатки сил, рванулась в надежде освободиться. Но он уже пришел в себя. Еще несколько судорожных рывков, и она начала обмякать.

«Все! — понял он. — Готова! А теперь…»

Саван, черный саван…

Он поднял ее на руки, удивившись легкости ноши. «Словно резиновая кукла», — пришло на ум. Но, как бы там ни было, он исполнил повеление Голоса. Он сделал это. Правда, не все, не до конца… оставалось еще несколько штрихов. Среди кустов сирени имелась крошечная полянка, которую и в дневное время не было видно, а уж ночью и подавно. Он давно приметил ее и теперь тащил свою жертву именно туда. Положил тело на землю, достал фонарик и посветил в лицо. Жива или нет? Зрачки на свет не реагировали, но на всякий случай он попытался нащупать пульс. Не прощупывается. Отлично. Он всмотрелся в помертвевшие черты. Довольно приятная, он и раньше отмечал это, но смерть, казалось, придала ее облику что-то новое, добавив потусторонней прелести. Он расстегнул пуговицы ее плаща. Под ним было только белье. Желание вновь ворохнулось в паху, он усмехнулся.

Саван…

И еще одно. Необходимо убедиться. Он перевернул труп на живот, задрал полы плаща на голову жертвы и стянул вниз беленькие трусики. Того, что он ожидал увидеть, не было, однако на правой ягодице имелось родимое пятно. Он поднес фонарик почти вплотную. Пятно имело странную звездчатую форму. Все совпадало. Теперь он смотрел на обнаженное тело без всяких эмоций. Приказ выполнен.

Он достал из кармана куртки кусок черной ткани и нож.

Саван… саван… саван…

Он прислушался. Голос не давал о себе знать, но он явственно ощутил: Голос доволен.

НОЧЬ В МОРГЕ

Один из двух тихореченских моргов находился в самом глухом углу довольно обширной территории, занимаемой комплексом городской больницы. Это было приземистое здание с массивными колоннами, просторным крыльцом с полуразвалившимися ступенями, утопавшее в густой зелени.