Что он вскоре и сделал, кстати.

Ночной Нассау под тяжелыми облаками казался сверхъестественным. Гигантские шерстяные деревья отбрасывали таинственные тени на известковые стены. Ограды садов вырастали сбоку, как крепостные стены, и мерцающий свет косо падал сквозь ставни, закрытые по случаю ожидавшейся грозы, собиравшейся весь день.

Я следил за красными зрачками габаритных огней «Линкольна», и когда де Мариньи затормозил на лужайке близ дома, я проехал дальше, быстро развернулся и занял свое место на противоположной стороне улицы.

Вскоре начали съезжаться гости. Первым появился исключительно скользкий тип с усиками, как у Кларка Гейбла. Он вылез из коричневого «Шевроле» и направился к дому, держа под руку сексуальную блондинку. У блондинки была челка, как у Вероники Лэйк, формы, как у Бетти Грейбл, и синее платье в горошек. Если она была совершеннолетней, то я — Генри Альдрич.

Я насчитал всего одиннадцать гостей, прибывших группами и парами — состоятельных на вид, и только белых, не считая жен пилотов (их привез толстяк-американец) и несовершеннолетних красоток с кожей шоколадного цвета. Их входным билетом была привлекательность.

Боковое стекло «Бьюика» было опущено, и даже за полквартала от дома де Мариньи я слышал смех и обрывки фраз, доносящихся из внутреннего дворика, поэтому я решил вылезти из машины и присоединиться к гостям. Почти присоединиться. Улица была совершенно пустой, а ближайший фонарь был через дорогу, и никто не заметил, как я нырнул в хорошо подстриженный кустарник, чтобы заняться своим профессиональным делом.

У де Мариньи была вечеринка в саду. Здесь стоял длинный стол для пикников, и несколько слуг-негров в белых фраках обходили гостей, правда, не предлагая им ничего, кроме вина. Три свечи в абажурах «молния» и два шестисвечных канделябра стояли незажженными на удобно расположенном столике. Все оттягивались на полную, но я не думал, что это долго продлится. Ветер усиливался, и комары с каждой минутой кусались все сильнее.

Утром Марджори Бристол чувствовала в воздухе приближение грозы. Теперь любой идиот мог это почувствовать.

Де Мариньи держал в руках горящую спичку. Он привстал и наклонился вперед, пытаясь зажечь свечу, а сидящая рядом с ним белокурая жена пилота ВВС приподняла абажур, пытаясь помочь ему. Ветер всколыхнул пламя от свечи, и оно обожгло руку графа.

— Мёрд! — сказал он.

— Что это значит? — спросила одна из несовершеннолетних блондинок с широко раскрытыми глазами.

— Дерьмо, моя дорогая, — ответил ее лощеный одутловатый кавалер.

Все засмеялись. Кроме меня, конечно. Я шлепнул комара на щеке.

Де Мариньи обжег себя еще несколько раз, но умудрился все-таки зажечь все свечи под абажуром и даже канделябры. Языки пламени качались на них, как матросы на палубе «Титаника».

— Вуаля, — сказал он, восхищаясь своей работой, и я подумал, что он знает французский так же, как и я, и тут начался дождь.

Все гости смеялись, а некоторые леди визжали в забавной манере, которую они, наверное, считали очень женственной.

— Все в дом, быстро! — закричал де Мариньи. Его черные слуги стали разбирать стол.

Гости, на которых упало несколько капель дождя, бросились врассыпную, торопясь в укрытие.

Я в моем тайнике сразу промок насквозь.

— Мёрд, — сказал я сам себе, продираясь обратно к «бьюику».

На этот раз я сидел в машине довольно долго. Потоки дождя, как очереди из пулемета, били по лобовому стеклу, барабанили по крыше. Пальмы вокруг сильно раскачивались, их листья шелестели, шурша, как наждачная бумага; ветер отвратительно свистел, разнося свежий запах цветов.